До развала Советского Союза еще оставалось четыре года, но родители были чем-то встревожены, и он это понимал, происходило что-то нехорошее.

Примечательны некоторые случаи, которые Миша наблюдал и не смотря на свой маленький возраст неплохо понимал.

Как-то с отцом Миша отдыхал на берегу Черного моря в курортном городишке Затока, что в Одесской области. Проживали они в одной из баз отдыха принадлежащей одному из предприятий Советской Молдавии. Купались в море, обследовали величественную средневековую крепость Аккерман в городе Белгород-Днестровском, обедали в столовой, где все было бесплатно.

Особенностью было то, что в одном с ними домике жил человек, по национальности молдаванин, из Кишинева и уже тогда особо не желавший говорить по – русски.

Весь обслуживающий персонал должен был перед ним преклоняться, приносить ему еду, полотенца, он считал себя чуть ли не «домнуле», господином на молдавском языке. Он утверждал, что Молдавию всегда обижали русские, что молдаван не считают за людей, что когда-нибудь русским, евреям и некоторым другим все зачтется.

На самом же деле никто молдаван не обижал, ко всем в Советском Союзе относились одинаково, даже чересчур мягко к национальным республикам. Только потом стало понятно, что националисты хотели не равенства, а превратить все остальные народы в рабов.

Видя такое отношение к людям, к своему отцу, Миша решил наказать соседа.

Найдя в песочнице резиновую уточку, которая при нажатии издавала весьма противный звук, Миша дожидался, когда сосед засыпал и делал несколько «кря-кря». Мужчина просыпался и кричал прекратите, я выселю вас из домика и т.д.

Но Миша не унимался…

Маленький Михаил замечал, что в городишке, где он жил, постепенно, но, верно, стали менять руководящие кадры, заменили председателя сельсовета с руководителя болгарина на руководителя молдаванина, директора магазина, директора детского сада и других.

Даже на среднем и низшем уровне работающих людей всем открыто стали говорить – учите молдавский, еще не говорили румынский, язык, а то вам будет очень трудно жить.

Затем была разгромлена демонстрация людей на первое мая. Шла праздничная колонна людей, налетела толпа националистов вырвали флаги, порвали их, кто сопротивлялся получил кулаком в лицо, милиция уже тогда бездействовала. Стоит заметить, что в милиции кадры были в основном из молдаван.

Миша, стоя тогда возле дороги с мамой смотрел на разорванные флаги советских республик и говорил, – «что за дураки это сделали»?

Мама дергала Мишу за руку и просила молчать. Мальчик поднял один из сохранившихся флагов, кажется, литовский, забрал его домой. Отец помог приделать его на древко, и мальчик с гордостью ходил с ним по даче.

Да, насчет дачи, отец мальчика был председателем садоводческого товарищества, в котором была и их небольшая усадьба. Мишин отец, наполовину болгарин, наполовину молдаванин, практически не знающий молдавского языка, женатый на русской женщине, проживший всю жизнь в России, тоже не вписывался в чистокровные хозяева новой формирующейся националистической Молдовы. Он с нуля, добившись разрешения в Кишиневе, раскорчевал лес недалеко от Вадул-луй-Вод, в живописном месте на склоне небольшой горы, с которой открывался великолепный вид на поля вокруг, где паслись стада коров и овец местных жителей окрестных сел, протекающую речушку из окрестностей Кишинева и впадающую в Днестр. Провел электричество, водопровод, сделал дороги. Миша это хорошо помнил, так как чаще всего не ходил в детский сад, а днем и ночью ездил с отцом на самосвалах, тракторах, которые обустраивали местность под дачи.