Я предпочитал издевательства в школе оскорблениям дома.

Моя бабушка знала обо всем, что происходило, и она изо всех сил старалась вытащить меня оттуда. Она пыталась убедить моих родителей позволить мне жить с ней и пойти в другую школу. По какой-то больной причине они не позволяли этого. Они не хотели, чтобы я был дома, но они не хотели, чтобы у меня была хорошая жизнь где-то еще.

Мне разрешалось бывать у нее дома только по выходным. Это было немного, но это было лучше, чем ничего. Она стала моим убежищем, ее дом был моим святилищем. Она показала мне хорошее в жизни, любовь и привязанность, которых я никогда не увижу дома.

Мои родители становились все хуже, и они ссорились больше, чем когда-либо. Все лампы в доме были разбиты, а в стенах почти каждой комнаты были дыры. Дверцы шкафов были сорваны, двери выбиты и сбиты с петель. В конце концов, у нас в доме не осталось ни одной тарелки или чашки, которые не были бы разбиты.

Я стал еще большей мишенью, а Саша отошел на второй план. Обычно они забывали о нем, если только их не заставляли с ним общаться. По какой-то причине его не пускали к моей бабушке, и каждый раз, когда я приходил домой, он был грязным и голодным.

Когда родился Саша, я был слишком мал, чтобы понять масштаб его медицинских проблем. Несколько лет у него были разные медсестры, пока, наконец, наш дом им надоел, и они отказались возвращаться.

У Саши был врожденный дефект – орофациальная расщелина неба, поэтому ему вставляли трубку для кормления, которая должна была быть на месте только до тех пор, пока ему не сделают операцию. Ему так и не сделали операцию по закрытию неба. После того, как медсестры ушли, я взял на себя заботу о его кормлении и стал его сиделкой, когда был дома.