Звали симпатягу Сергей. Артистическая натура, признанный гений пера и всё такое… Он оказался Лялиным знакомцем, элегантно и мягко попросился быть представленным Эле. Но дамы спешили, внизу мурлыкало счётчиком такси, наспех втиснув в Элин кулачок визитку, знакомец – незнакомец откланялся.

И уже ночное такси мчало подруг в уютное Элино гнёздышко. Свобода ударила в голову таким зарядом счастья, что было трудно дышать, надо было срочно выговориться, излить друг другу душу.

Счастливо приседая, Ляля канючила:

– Эля, позвони моему Викентию, скажи, что тебе стало плохо, и я тебя увезла, что я у тебя заночую! Ну, позвони, Эля, он убьёт меня, позвони, скажи!

– Да что ты так суетишься? Бьёт он тебя что ли? Сейчас позвоню, узнаю, где они и всё объясню, не мельтеши!

Эля позвонила. Дав отбой, развернулась всем телом к Ляле:

– А знаешь, Ляля, они не особо страдают от того, что мы растворились. У меня такое впечатление, что у наших мужчин тоже какие – то свои планы, и наш побег им пришёлся кстати!

Ляля собралась взгрустнуть, но передумала, быстро и изящно сотворила талантливую инсталляцию праздника для души в уютной Элиной кухоньке, и понеслась припорошенная ностальгией по былому доверительная беседа двух взрослых и не очень счастливых женщин.

В это же самое время в покинутом подругами зале ресторана разыгрывалась занимательная сценка между двумя их мужчинами:

– Ну что, Кеша? Поехали, я тебя к таким женщинам отвезу – ахнешь! Домой вернёшься обновлённым и счастливым!

Викентий упирался и корчил из себя попранную добродетель. Он готов был пуститься во все тяжкие, но ему необходимо было в это самое дело не войти, а быть просто насильно выпихнутым на путь греха. А путь греха, между тем манил и, одновременно, пугал. Но пугал чарующе – волнительно. Эрик, почувствовав, слабину, стал зарываться. В ход пошли аргументы.

– Ну ты, Кеша, и олень! Что ты себе вообразил, что твоя благоверная святая? Так, к твоему сведению, святые не числят в подругах, в лучших подругах – уточнил Эрик-таких дам, как моя Эля. Так что все разговоры насчёт того, какая золотая твоя жена, наталкивают на одну единственную мысль: что рога у тебя, дорогой мой, из чистого золота!

Викентий взглядом буравил собеседника промеж глаз и решал для себя вопрос: съездить ли тому по роже, или съездить с ним по б***ям. Логика жизни тянула в сторону б***ей. В конце концов, слабое фарисейское сопротивление Кеши было сломлено, ракета разврата выстрелила праздником, и понеслась, как говорится, душа в рай.

Уже иссякала и таяла белая летняя ночь, когда разговор подруг начал спотыкаться, заваливаться на бок, потом дрожал зыбко в ожидании продолжения и снова выруливал, но не обязательно на ту же тему, с которой начинался. Дамы устали жаловаться, хвастаться и сопереживать, подруг сморило под самое утро. Проснулись они сравнительно легко. Ляля буквально била копытом: «Домой! Домой!»

Она уже боялась предстоящих дома разборок, расспросов, настораживало то, что муж не звонил и не искал, то есть, в колокола никто не бил. У Ляли мозги разъезжались от предположений. Банальное похмелье не давало сосредоточиться и окрашивало будущее в грозные тона.

На горизонте маячила расправа! Видя панику подруги, Эля решила проводить Лялю до такси, всё равно надо было зайти в магазин, заполнить порядком опустошённый холодильник, да и купить что – нибудь лёгкое для поправки здоровья.

От поправки здоровья Ляля категорически отказалась, и они пошли к остановке такси, лениво переговариваясь, как бы продолжая ночной сумбурный разговор – спор.

Уже проходя мимо телефонной будки к остановке, Эля чутким ухом уловила перезвон знакомых реплик. С каждым разом выкрики несчастной умалишённой становились всё грязнее, наряд дополнялся новыми деталями, нахлобученными поверх уже существующего, замызганного. Число сеток в её руках не поддавалось подсчёту. Сетки крутились, взмывали вверх, вихляли взад – вперёд, в унисон непристойным движениям её тела, которыми она сопровождала свои безумные проповеди.