Я представляю школьную тетрадь, исписанную от корки до корки рассказами про мужа-мерзавца.

– Они обожают Тоссера, – говорит она. – Правда, мальчик? Они приносят ему печенье.

Таким образом, он гуляет по вторникам, средам и четвергам, а в остальные дни, насколько мне известно, довольствуется крохотным садиком за домом.

Может быть, из-за этого у него такой скверный характер.

Я протираю безделушки на камине, а Дотти рассказывает мне про своего внука, младшего ребенка в семье сына, который уехал в Австралию.

– Хочет быть художником, – говорит она.

Я смотрю на нее с любопытством.

– Глупый мальчишка, – добавляет она тоном, не допускающим возражений.

– Почему?

– Не знаю. Думает, станет знаменитым, – фыркает она, тряхнув седой головой.

– Нет, я хотела спросить, почему вы считаете его глупым? Это ведь здорово, иметь мечту?

– Мечту? Он хочет найти непыльную работу, вот что я тебе скажу, мечта тут ни при чем. С тех пор как он окончил школу, он не принес в дом ни пенни!

– Но ведь вы говорили, что он учился в университете?

– В университете! – хмыкает она.

Это ее любимая тема: один из величайших пороков современного общества в том, что слишком много бестолковых детей отправляется в университеты, которые, как всем известно – ведь об этом пишут в газетах…

– Рассадники для политиканов. Там молодежь распускается до предела.

– Или раскрепощается, – улыбаюсь я. – Но как можно зарабатывать деньги, если учишься в университете, – быстро добавляю я, прежде чем она успевает с жаром взяться за другую любимую тему – сексуальную распущенность. Вообще-то на нее она не жалуется. Просто считает несправедливым, что она не может выйти из дома и тоже вкусить ее плоды.

– Он окончил университет, – говорит она недовольно. – Непонятно, ради чего.

– А какой у него диплом?

– Искусство и английский язык.

– Но это же замечательно! – искренне говорю я. – Он просто молодец.

– Ты так считаешь? Искусство? Но это не профессия – это хобби! Живопись, рисование, видали! И что хорошего в дипломе по английскому языку? Он и без того говорил по-английски. Если бы он получил степень по французскому или латыни, это я еще понимаю.

– Но ведь… – Иногда мне кажется, что Дотти нарочно меня заводит. Она далеко не глупа. – Тот, кто получает степень по английскому, изучает литературу. Очень много литературы. Это нелегкое дело.

– Книжки читают все, детка, – говорит она снисходительно. – Для этого большого ума не надо.

– И все же, он сделал это. Теперь он дипломированный специалист.

– Да. И теперь, говорит сын, он слоняется без дела, рассусоливает о современном искусстве и занимается самовыражением. Полная ерунда. Что может выразить мальчишка в его годы, а если он это и сделает, кому это интересно? Для этого нужен жизненный опыт, вот тогда тебе будет что выразить. Нужно немного пожить, узнать, что такое любовь и что такое страдание. Испытать страх и удивление.

Я смотрю на нее в изумлении. Она часто потрясает меня своей наивной мудростью.

– Вы правы, – робко говорю я. – Но, наверное, ему нужно с чего-то начать – попробовать себя.

– Пусть пробует. Но поработать ему не повредит, – отрезает она. – Давай-ка попьем чайку.

Гуляя с Тоссером, я думаю о нашем разговоре. Если молодежь и в самом деле не должна заниматься самовыражением, почему есть те, кому удается издавать романы? Время от времени, на полосах по литературе и искусству, газеты публикуют имя никому не ведомого «нового дарования», первый же роман которого превозносится критиками за свежесть, оригинальность и новизну восприятия. Чем они восполняют недостаток опыта? Я читаю такие статьи с завистью, граничащей с негодованием. Почему этим молокососам удается публиковать романы, а я, дожив до двадцати девяти лет, рисую чертиков и домики с трубами?