холмами навстречу небу. Это символическое слияние и есть мое

возрождение.

ЖИЗНЬ ДО ГАЛАКТИКИ

ЛИЧИНОК

Глава 1. Детство как сложная метафора

жизни

В поисках свободы человек стремится в пламя, где сгорают

обещания и догмы, требующие и постепенно выцеживающие святое

право на его личную свободу. Оттиск детства и всех нравоучителей

испепеляется в памяти, вызывая смех. Лучшие образы детства

превращаются в мозаику, собирать которую ты или не станешь

вовсе, или, если повезет с внуками и временем, соберешь ее вместе

с потомком, которому от тебя нужны будут не только деньги, а нечто

сверх твоих ожиданий, – твоя душа и лазейка в нее, как тропка

в прекрасный сад.

Ограничения свободы начинаются в детстве и довлеют всю

жизнь, если их не сможешь нейтрализовать, заменив чудовищные

требования остроумными шутками. Так пыталась и я вовремя

ввернуть шутку в сложный момент, чтобы разрядить напряжение

и исправить ситуацию без крови, но Фортуна не соблаговолила

услышать меня, и все мои устремления пожирались Хроносом.

Когда родители ругаются, когда мир вокруг приобретает

негативные черты, я мысленно забираюсь на воздушный шар

и улетаю ото всех в край, милый сердцу. Впервые я ощутила резкую

противоположность жизни с родителями и жизни в пионерском

лагере, где глотки свободы были так громадны и всем на тебя

чуточку наплевать: можно бегать босиком по шишкам в лесу, не затыкать уши во время мытья головы, пробовать мороженое,

не подогретое в железной кружке на газовой плите. Ну, правда, попала вода в уши, и я орала всю ночь и мешала всем спать, но наутро мне капнула неизвестно откуда взявшаяся медсестра

борного спирта, и спасла меня. Медсестра спросила:

– Ты всегда так орешь, когда хочешь привлечь к себе внимание?

– Я никогда не ору, просто мне в бассейне попала вода в уши, и я очень скучаю по моей бабане, очень. Она ведь, может плачет без

меня, а я тут комаров давлю.

Тогда медсестра сказала, что родители готовят меня к жизни, поэтому стараются предугадать всё плохое заранее, чтобы со мной

не произошло ничего страшного. И надо слушаться, чтобы потом

не страдать.

Я кивала головой, но мечтала о бабане, чтобы мы с ней пошли

на базар, бабаня купила бы мне арбуз, клубнику, «Мишек

на севере», и чтобы обязательно показать язык как можно длиннее, если мимо будет проходить задира из соседнего двора, тоже

со своей бабушкой. Он еще за косы дергал меня больно, беспощадно.

Прошло лет пять, и мы с этим задирой катались на лыжах

по снегам, топтали его и приминали, вздыбленный дворницкими

лопатами снег. А когда пришла весна, я не заметила, и снова вышла

на лыжах. А Сережа не пришел, но мы встретились в школе. Тогда мы

на природоведении вместе отметили «солнце» в предназначенной

для этого графе.

Детство накладывает на человека свой отпечаток, на всю жизнь, поэтому я так привязана своими мыслями к ощущениям, полученным в детском возрасте. Меня в детстве всегда мучили

отношения между родителями, их вечные споры о том, что «для

ребенка лучше». Сначала было страшно, что если я убегу из дома

от их неразберих, то меня «схватят и украдут цыгане», как мне

сказала бабушка Елизавета Орефьевна, хотя на самом деле это

бабушка хотела меня припугнуть, а ей сказали мои родители, что

пугать волком нельзя. Тогда она стала пугать меня цыганами, но никогда цыгане не крали никаких детей, – у них своих детей

полно, зачем еще им чужие дети?.. Я представляла свою жизнь

в цыганском таборе, шапку для собирания денег с прохожих, цирк

и пляски с медведями и бубнами. Жалко было маму, потом папу, их

обоих вместе, дядю Толю – он же тоже переживал бы, если бы я

убежала из дома. Но я убегала всегда в детстве, и не потому что мне