Мои француженки говорят: «А откуда у тебя ключ от этого дома?». Я говорю: «Да друзья здесь живут, на полпути же надо где-то привал устроить». Как-то так почти сказал. Тут я вижу, что могу про себя осуществить их ход мыслей.

«Сумасшедшие, ходят они пешком, пошли мы от какого-то старого города, пошли по каким-то полям вообще непонятно куда, где давно двух князей убили, доходим до кладбища, и вот он открывает какой-то чужой дом, посреди какой-то деревни, а и всего-то мы прошли пол-пути. И, значит, у них каждые девять километров привал, значит, каждые девять километров не есть, не пить, а идти».

Тут я говорю: «Заходите в дом, хозяев нет». Дал им воды напиться из ведра, кстати, очень они это ощутили по-русски, что можно вот так студеной воды из ведра жахнуть, а дальше мы борщ съели, который мне тетя Света приготовила на несколько дней. Дальше, думаю, надо все-таки им открыть глаза, чего их расстраивать.

Говорю: «Успокойтесь, мы уже пришли. Будем сейчас чай пить, мы дошли до места назначения. Никуда мы дальше не пойдем.» И вот тут, наверное, с ними произошло то, что происходило с французами, когда они в 1812 году оставались у нас жить в деревнях и превращались в шаромыжников, от слова «шер ами» – это так они ходили по дворам, просили милостыню. «Шер ами» означает «дорогой друг», а у нас это как побирушка, но звучит нежно и с форсом. А потом некоторые из них оставались на жительство, не все же добирались назад до благословенной Франции, с этим тщеславным своим идиотом Наполеоном.

Но вернемся к моим француженкам. Единственая возникла проблема, когда я вдруг понял, что время-то на исходе, а их надо доставлять во Владимир. Вернее сказать, понял это не я, поняло это пространство, потому что через две минуты кто-то сигналит во дворе, я выскакиваю, и там сосед наш дядя Эдик. Видимо, его привезли сюда или в какую-то соседнюю избу привезли человека, не помню, а он был с ним. Я понимаю, что машина сейчас пойдет обратно и говорю: «Послушайте, Вы нас не довезете?» Машина была министерская, ни копейки за это платить не надо было. Тем более я подросток, денег у меня вообще не было. Вот как интересно тогда можно было жить в стране нашего развитого социализма – тебя могли оставить с борщом, с грибами солеными, с хлебом и квасом домашним, который дядя Валера отменно делал с изюмом и держал в погребе. Он хорошо его делал на настоящем хлебе, безо всякой химии. Словом, все было хорошо, а денег, извините, нет.

Думаю, были, конечно, смешные деньги такие, приблизительные. Мне ж надо было как-то за автобус из Суздаля заплатить, да и на обратный путь мне бы даже хватило из Владимира. Короче, понял я, конечно, что этот уазик их спасет, потому что какие мысли у них проскакивали после того, как они выпили чаю, я представить себе не успел. Думаю, что мыслили мои близняшки о том, что задержка дней на пять произойдет у них в русской деревне. Разомлев от борща, от русской избы, где пакля видна из щелей даже в стенах, они все ж обрадовались машине. Потому что для них обратный путь был какой-то просто легендарный, он уже тонул во мраке легенд.

И дело не в том, что человек не способен девять километров назад отмахать, а дело в том, что легко вспомнить, как ты дошел, но сложнее представить, как можно отмахать назад столько же. Вот поэтому им Бог и послал эту машину, в которой я, собственно, и доехал с ними прямо до городка районного значения Суздаль, а дальше, видимо, они уже на автобусе добрались сами до райцентра под названием Владимир.

И на сем знакомство моих француженок с Владимиро-Суздальской Русью, было, по правде говоря, окончено. Знали ли они, что такое произойдет, и спрашивали ли они своих других соотечественников, как те провели незабвенные три-пять часов, отведенных на свободное время, не знаю. Однако, совершенно точно ясно, не будь этой прогулки, не поняли бы мы, насколько мы в чем-то друг от друга отличаемся, а в главном близки. Вкус воды, усталые ноги, свет в избе после долгой дороги, радость в сердце – это понятно каждому человеку…