Но что до минувшего нам?
И я, как и прежде, без должной огласки
Сорву этот плод и отдам.
* * *
Будет утро – мы встретимся в храме,
На рассвете случайного дня.
Приложась к зацелованной раме,
В отраженьях увидишь меня.
Как в худом я копаюсь кармане
Как случайную мелочь плачу,
Задрожит оробевшее пламя
И свеча поцелует свечу.
Пред распятием вставшие рядом,
И зашедшись горячей слезой,
Будут свечи мучительно рады
Нашей встрече случайной с тобой.
И руки не посмевши коснуться,
И поднять, не осмелившись взгляд,
Жадно смотришь как свечи сольются
Воедино; когда догорят.
Будет зарево в небе морозном
Пахнуть ладаном сладко, как встарь,
Будет бить в потускневшую бронзу
Захмелевший от счастья звонарь.
* * *
Он торгует в антикварной лавке,
Он – старьевщик, он почти старик,
Мотыльком, дрожащим на булавке,
Взгляд к стеклу витринному приник.
Меж пастушек с обнаженной ножкой
И почти ослепших образов
Лысый, старый, всклоченный, продрогший
жалкий, словно праведник Иов —
Лавочник… ведь вот чем отомстила.
Ангел мой, простишь ли мне потом,
Что подушкой впрок не удушила,
И не приложила топором.
«Что же делать если обманула…»
«Что ж, звиняйте, дядьку… Бог вам по…»
В спазме нарастающего гула,
Прошмыгнешь, провалишься в метро.
Обреченно выйдешь у вокзала,
Где луны на рельсах бьется свет…
Я ж его еще поэтом знала —
Это был любимый мой
поэт.
* * *
Прозорливцу старцу
отцу Николаю, что
на острове Залитое
возле Псковско-Печорской
лавры
Остров Залитое залит по колено.
Мы к нему подходим по воде.
Желтая болезненная пена
В каменной полощется гряде.
Здесь река Великая теряет
Облик рек, известный испокон —
И сама себе напоминает
То ли море, то ли небосклон.
Рыбаки торгуют судаками,
Судна убаюканы волной,
И рассвет размытыми мазками
Всех рисует краской голубой.
Раз в седьмицу им привозят хлеба.
В остальном живут, кто чем богат,
Над землей качнулся свиток неба,
Словно занавеска Царских Врат.
Плача, видишь: женщины и дети
Семенят к церквушке через плес.
Синеглазый старец, ставя сети,
Выловит нас всех из моря слез.
* * *
А мама стирала мой белый платок,
Пока я спала, простудившись в дороге.
Заставили пить обжигающий грог,
Заставили парить с горчицею ноги.
Проснувшись, увижу старинный узор —
Платок мой – размером в оконную раму,
Сквозь зубчики виден заснеженный двор…
И слышно – сестра подошла к фортепьяно
И пела… (как жили мы порознь и врозь?)
И музыка эта меня не будила…
Знать, не было в жизни ни грязи, ни слез.
А если и были – все мама отмыла…
* * *
А в окнах его – на ветвях снегири,
А я снегирей столько лет не видала:
Как спелые яблоки, как – фонари…
Как зимние солнца – горят вполнакала.
И каждое пыжится птицей живой
Без всякого: «как» – снегири, да и только —
И как это мир стал настолько цветной?
И как же он был черно-белым настолько?
* * *
Вчера перепутала солнце с луною —
Знать, впрямь все равно, что висит надо мною
И светит так тускло, как старый пятак,
Что, стыдно сказать – лучше б вовсе никак.
Приходится думать: наверное – годы…
Растерянность в мыслях и чувствах природы…
Наверное, возраст случился такой —
Меняется солнце местами с луной.
* * *
Перейдём на осеннее время. Увы…
Это время мы брали у неба взаймы,
А теперь возвращается старый должок.
Видишь кружится… даже ложится снежок.
Это, ежели было б мне – лет двадцать пять,
Эту влажность могли б вы за слезы принять,
Но теперь я не плачу – я только смеюсь,
И не осени я, ни весны не боюсь…
Осененная синью суровых небес
Я с любовью живу ровно так же и без.
Этот бес, что пытался ударить в ребро,
Будет долго визжать и поскуливать… но
Перейдем на осеннее время, ура!
Замечательная – золотая пора.
Долгожданное ясное терпкое все,
Время бархатных платьев, объятий – твое!