За деревьями стоял отец.

Кольша обмяк и едва удержался на ногах.

– Смазал, что ли? – спокойно спросил отец, направляясь к нему. – Говорил же – подпускай поближе. А где телок?

Кольша махнул рукой на согру, не в силах ответить, – страх еще обнимал его.

– Добрался! – Отец пнул Буяна, облизывающего кровь с бока лосихи. – Пошли! – Он ходко задвигал лыжами вдоль следа лосенка и скоро скрылся за кустами.

Кольша все стоял, успокаиваясь, осознавая происшедшее. Взамен уходящего страха шевельнулась мысль о том, что лосенку от Буяна не уйти – зверь, а не собака. Но тревога эта начала быстро истаивать. Просветилась надежда на то, что теленок забьется в недоступные для охотника с собакой горелыши и уцелеет.

Поглядев на яркое солнце, ослепившее лес, Кольша принялся искать свой оброненный нож: добытого зверя надо было разделывать.

Все началось еще днем, когда Лешка, выпросив у отца ружье, бродил по лесу. По возрасту он пока не вышел в охотники, но отец потихоньку приобщал его к этому, таская за собой по угодьям. И стрелять мало-мальски научился Лешка, и различать охотничьих птиц со зверями, и плавать на раскладной лодке, и ставить сети, и еще многому, что так необходимо в охоте. К самому процессу охоты – непосредственному убийству птиц и зверюшек – Лешка не горел, но любил поездки по незнакомым местам с таинственными лесами, синими росплесками озер, речками, полями; любил их реальную близость, ночевки у костра, разговоры, ожидания, суету…

Усталые охотники после проведенной в озере утренней зорьки и сытного обеда залегли в домике на отдых, а Лешка двинулся по ближайшему к охотничьей базе лесу. Выхлестанный дождями и продутый на разные лады ветром, осенний лес был гол, светел и тих, вороха отживших листьев рассыпались под ногами, не успев достаточно отсыреть и слежаться. Их жухлые пучки застряли даже в переплетениях веток, среди рогатулин и оснований сучков.

Лешка шел не спеша, далеко просматривая березняки, окружавшие небольшое озерко с плотными зарослями тальников и ракитника по берегам. Мягкое осеннее солнце притускло, и воздух в лесу не терял ночной свежести, был чист и прозрачен, настоян на лиственном тлене и запахе травяной отавы. На светлой почти круглой поляне громыхнул из-за куста угольно-черный косач, пошел к вершинам, к синеющей вышине. Лешка, оторопев на миг, долго провожал его взглядом, пока птица не исчезла в глубине леса. Опустив глаза, он вдруг заметил, как кто-то не очень большой, рогатый и серый метнулся в тень тальников. Лешке показалось, что он поймал блики кругло-желтых, горящих угольками глаз. В руках было ружье, но, припомнив, что в местных лесах таких невысоких животных с рогами не водится, Лешка оторопел. Он еще с полминуты стоял посреди поляны, вглядываясь в легкие тени от кустов и озираясь. Но было тихо, спокойно и грустно.

Взяв ружье на изготовку, Лешка прошел к тому месту, где пронырнуло необычное существо, но ни следов, ни малейшего намека на недавнее присутствие кого-то живого там не было. Он довольно далеко обошел в нескольких направлениях лес, но так никого и не увидел. Лешка стал убеждать себя в том, что это ему показалось, что тень сыграла в перенапряженных глазах, но в глубине сознания не соглашался сам с собой: мгновение, какую-то малую долю секунды, он все же видел непонятное существо. Ходить по лесу сразу расхотелось, и Лешка коротким путем вернулся на охотничью базу, прилепившуюся к открытому длинному озеру.

У ограды, на солнцепеке, ловили последнее тепло мохнатые беспородные псы егеря, валяясь на пожухлой траве, да пофыркивала лошадь, привязанная к столбу. Несколько маленьких домиков – на два-три человека – притулились на опушке леса, поблескивая одинокими квадратными окнами. Дни были рабочие, на охотничьей базе, кроме егеря с женой, живших там постоянно, да отпускников – Лешкиного отца с другом, – никого не было.