единому мнению. По памяти назову только те, которые точно помню. Два ордена – «Красной звезды» и ордена – «Отечест- венной Войны» – степеней не знаю, этих тоже два было. Два ордена на планке с Георгиевской лентой, один из них как пом- ню – орден «Боевого Красного Знамени» и две медали – «За Отвагу», медали – «За взятие Кенигсберга» и, «За Победу над Германией», остальных, к сожалению не помню. Этот иконо- стас я надевал три раза: первый раз на генеральной репетиции спектакля, второй – на первом спектакле 9 мая, и третий раз в том же году на Новый год нас попросили сыграть на сцене его ещё раз. Надевая на себя китель с наградами со мной что-то во внутри происходило, я – словно пьянел: был чрезмерно возбу- ждён, и вообще всё было довольно странно… – будто магия какая-то. Мне казалось, что я сейчас полечу – просто мистика – то, состояние души и внутреннего самочувствия: как тогда би- лось моё сердце – словно у воробья и казалось, я слышу его. Всё это запомнилось на всю жизнь; прожив немало лет, сколь- ко я не вспоминал больше подобного чувства так никогда и не испытал. Вот что такое боевые ордена и медали! Боевые на- грады, прошедшие на груди их владельца бои и сражения: впи- тывая, насыщаясь всей той информацией, которой пронизано было всё вокруг пространство, а вместе с ним и те чувства сол- дата, бушевавшие в нём самом. Под той гимнастёркой, на ко- торой были закреплены награды и прикрывали грудь его, слу- шали стуки сердца и считывали мысли воина, когда он шёл в штыковую атаку. Вполне не исключено, что потому и спектакль такой удачный получился. Возвращая награды, я чувствовал какую-то тягу к ним: крайне не хотелось с ними расставаться. Пока тётя Таисия аккуратно укладывала их на место я стоял сзади и через её плечо с сожалением наблюдал за её руками, будто расставаясь с чем-то живым и сердцу дорогим…

А на следующий день фронтовики продолжали отмечать праздник и обмывали новую полученную юбилейную ме-

даль. Николай Иванович человек был не пьющий, но в тот день пришёл немного выпивши. Мы вдвоём с его сыном Петром сидели на лавочке под забором; он подошёл и, усевшись с нами, стал нам рассказывать почему-то именно о войне с Финляндией, вероятно, она – эта засекреченная вой- на, для него была куда памятней и страшнее, чем четырёх- летняя с немцами. Рассказ его мне запомнился на всю жизнь, и я изложу содержание этого рассказа так, как я его в то время воспринял.

…Кругом всё покрытое снегом, лишь чёрная хвоя де- ревьев и такие же чёрные выступы остроконечных гранитных скал выделяются тёмными пятнами на этом белом фоне. Под ногами сухой как порох снег с крупой, будто горох под нога- ми скользит. Кругом тишина, ветка на ёлке не шелохнётся – страшная тишина, ибо она таит в себе смерть! Каждый невер- ный шаг, как и движение тела, могут оказаться последними в твоей жизни. Отовсюду: из-за каждого выступа скалы, как и с любого дерева, веяло духом гибели, отчего на душу постоянно накатывалась душевная тоска, а мысли в голове друг друга спрашивали о той нелепости, и казалось ненужности этой вой- ны. Говорить об этом даже во сне самому себе боялись: кругом уши, кругом провокаторы и стукачи. Впереди линия обороны финнов, на штурм которой ходили уже несчётно раз и всё впус- тую, оставляя после каждой такой атаки лишь поле усыпанное трупами. Каждый сантиметр площади простреливается вдоль и поперёк, и взять эту преграду можно лишь единственным спо- собом – это если штурмующих бойцов будет больше численно- стью, чем у противника имеется пуль. Дзоты и доты: к ним, да- же если бы и удалось добраться – простой гранатой не возь- мёшь – здесь нужен крупный калибр пушки; лучше бы тяжёло- го танка и прямая наводка, от навесного артобстрела пользы мало, а лучше сказать – никакой: как по воде батогом. Тяжёлый танк сюда не пройдёт: скалы, обрывы, лес и снайперы – они