Рассказывает он скучноватым голосом, спокойно, словно говорит о погоде.

– Полз всю ночь. На восток, вдоль реки. Пару раз терял сознание. Снова полз. Когда наконец добрался до деревни, карамарас уже были там. Переводчик привел их туда. Из кустов видел, как бандиты расстреляли Хуана, порубили мачете и скормили свиньям.

Оленька Трящева (хозяйка), дернув головой, зажимает ладошкой рот и выскакивает из гостиной. За ужином она угощала всю нашу компанию отбивными. Нежнейшими. На косточке.

Далее рассказ Ивана был о том, как он продирался через джунгли, выбрался к океану, на какой-то пироге достиг Гольфстрима, огибавшего здесь остров, был атакован акулой и чудом спасся, и, наконец, полуживой был подобран кораблем береговой охраны у восточного мыса Флориды. Переправлен в Вашингтон в Российское консульство.

Ох, как я завидовал Ивану! С детства бредил этими местами! Карибы… Одни имена чего стоят – Тортуга, Сент-Джон, Антилы.

Стон кливеров, звон пиастров, «Веселый Роджер» в васильковом небе…

А уж на Санта-Ино я и сейчас запросто бы смог сориентироваться без карты. На спор!

Я знал, что именно там растут самые здоровенные хлебные пальмы – в два обхвата! – и что самая ядовитая тварь на острове – думаете, змея? – ха! – лягушка. Меньше ладони, а яд такой – пальцем коснулся – и все – в дамки! Противоядия нет. Я знал, что в истоках реки Артибонитэ было найдено золото, что самая высокая гора – Пик-ла-Сэль, что все население острова исповедует ислам, я знал… впрочем, какое это имеет значение?

Для меня, не чуждого изящной словесности (грешен, каюсь – печатаю стишата в своем журнале, под псевдонимом, конечно), и в некотором роде отчасти даже философа – какой русский не мнит себя философом! – но философа, разумеется, в самом приземленном, мелкотравчатом смысле, ни в коей мере не претендуя – помилуй бог! – само имя его – Иван – казалось примечательным.

По двум причинам.

Причина первая – умозрительная, философского плана.

Ведь есть имена, посудите сами, которые сами за себя говорят, тут и человек не нужен, и так все ясно. Аристарх или, допустим, Леопольд. Или Эдуард, Эдик. С такими в разведку не пойдешь… Нет! Спросят: с Эдуардом Ардалионовичем в разведку, как? А никак! Вот с Климом, Глебом, даже с Семеном пойду, а с этим – миль пардон, увольте!

Или Авдотья. К примеру. Тоже ведь имя. Вот как представить, вообразить Авдотью с долгой линией бедра, точеной лодыжкой и осиной талией? Никак! Вот Евгению или Анжелику, Светлану – запросто, пара пустяков, даже зажмуриваться не надо, вот они тут, вышагивают волнующе, влажным глазом косят… А к Авдотье ничего, кроме монументально вздымающегося крупа, не приделывается.

Не поймите превратно, я вовсе не против прелестей такого рода (скорее даже за), я речь тут об именах веду. И соответственно об ассоциациях, с ними связанных.

А вот с именем «Иван» – совсем другая картина.

Оно как порожний стакан. Пустое. Как в стакан, можно благородного арманьяку (тридцатилетней выдержки в дубовых бочках из погребов провинции Коньяк) налить. А можно ханки сивушной набуровить не дай бог Наро-Фоминского разлива.

Вот вам – Иван Грозный, Иван Поддубный. А вот – Иван Дурак. А еще – Иван Тургенев, этот совсем другой Иван. А сколько еще этих безвестных Иванов-Ванек пропойц, балагуров, милиционеров, крохоборов, подхалимов, активистов? Миллионы! Вот и стерлось имя как старый пятак – измочалилось, полиняло в труху. В прах.

Теперь причина вторая, практическая.

Все дело в том, что мое имя вроде Иванового – порожнее тоже. Александр. Сашок, Санек, Шурик – как только не звали, вспоминать гадко! А ведь есть же Александр Македонский. Или Пушкин, тоже Александр. Так ведь нет – Шурик! Ну да я не об этом…