Любушка всегда его ждала, стол накрывала, рюмку наливала. Принимала, таким как есть.

Первого января, проснувшись у Любы, отметил первый день нового года. Вечером пошел к матери. Сказал, что будет жить у нее, объяснил: «Невмоготу дома от постоянных скандалов».

На Рождество увиделся с Таней и сынишкой. Все обговорили. Деньги на сына Алик будет давать, квартиру оставит им, пока что-то не решится иначе. Разошлись по-хорошему.

Алик был свободен. Время проводил в удовольствие. Встречи с друзьями, рестораны, Любаша, путешествия, горы и реки. Мать не требовала соблюдения правил общежития, ведь он у нее один – лучший сын.

С женой отношения стали хорошие. Таня заботилась о Степе сама, Алик помогал материально, содержал. Собирались по праздникам у нее или у матушки дома, пили вино, душевно говорили, как никогда раньше. Претензий Таня не предъявляла, в семью не возвращала, была спокойна. Сын, мама и Таня были его семьей. Алик по-прежнему на Новый год ставил три елки.

Года через полтора Таня вдруг изменилась. Стала какой-то особенной, окрыленной, изящной. Глаза сияют, движения по-кошачьи плавные, голос мягкий, смех звонкий.

Алик пришел поздравить ее с днем рождения и пристал с расспросами.

Созналась, рассказала:

一 Влюбилась! Женатый он, работаем вместе. В сутках словно сорок восемь часов стало, в руках дрожь, когда его вижу. Домой на рассвете, юбка набок и плевать. Музыка внутри, звон.

Алик внимательно вслушивался в звенящий голос бывшей. Подытожил:

一 Рад за тебя. Я всегда за любовь.

Но внутри клубилось неприятное чувство. По дороге домой мысли змеями стали заползать в голову: «Непотребство поди у Степки на глазах. В моей квартире, на мое довольствие…» И хоть Таня говорила, что домой никого не водит, верить ей не хотелось. Идеальные отношения с бывшей дали трещину. К одинокой Тане тепла было больше – благодарность за сына, за свободу, жалость к покинутой женщине. Теперь все изменилось, свет уменьшился до размера дверного глазка, окруженного тьмой грязного подъезда. Он огорчения не выказал и в разговоре с матерью просто сказал: «У Тани появился кто-то».

Через некоторое время Алик с Любашей поехали в горы. Заселились в скромный домик на базе у реки Катуни. Вечером сидели на берегу, слушали перекаты воды по валунам, плеск волн у берега. Жгли костер, жарили мясо, попивали коньяк из туристических кружек. На раскладном столе в пластиковой посуде нарезка из малосольных огурцов, пироги с печенью.

Метрах в тридцати веселая компания из служивых мужиков разместилась в беседке. Звенели рюмки, бутылки, ножи, шпажки, чавкал шашлык в маринаде, гремел хохот. Служители закона были в приличных чинах, о чем свидетельствовала седина на висках и раздавшиеся талии. Пузики мужчин, беременных собственным положением, обтянуты футболками, не скрыты распахнутыми рубахами.

К вечеру воздух стал плотным, влажным. Камни, трава сырые. От реки поднимался туман, белесой дымкой висел над водой, заползал на склоны гор. В темнеющем небе зажглись звезды, месяц платиново белел в короне холодного света.

Алик был пьяненький, задумчивый, меланхоличный. Любаша гулила что-то. Говорила и часто-часто моргала, как будто мучилась нервным тиком. Ее приятно было слушать и не слышать, как шум воды. От тиковой трескотни, обращенной на него, теплело на душе, убегало одиночество.

С соседями завязался разговор. Компании объединились. Сидели в беседке за общим столом далеко за полночь. Потягивали спиртное, мирно постукивали рюмочками. Мужики оказались служивыми внутренних дел. В школе полиции учили науке молодых блюстителей правопорядка. Алик помнил, что Таня работала там бухгалтером. Именно оттуда «росли ноги» ее служебного романа. С кем точно Алик не знал, но ему было доподлинно известно, что страсти еще кипели. Бывшая была влюблена. Загадочная улыбка часто блуждала на ее лице, сияющем глазами изумрудами.