На последних курсах университета, после прохождения практики в прокуратуре и в учреждениях, оказывающих бесплатную юридическую помощь, Маша начала понимать, что в действительности система по защите прав граждан в Государстве устроена крайне неэффективно. Она столкнулась с безразличием и каким-то формалистским подходом должностных лиц, прямой обязанностью которых был надзор за соблюдением законов, к их непосредственной работе. Складывалось ощущение, что чиновники руководствуются не законами, а иными, негласными правилами учреждения, в котором царила практика отписок, пересылок жалоб по инстанциям без решения их по существу. Какие-то бесчисленные отчеты, бесконечные совещания. Важнейшим критерием эффективности считалось соблюдение сроков и процедур. Требовалось зарегистрировать обращение заявителя, присвоить ему номер, передать на рассмотрение руководителю, получить от него визу о том, кто будет исполнителем, потом передать исполнителю, который и направит заявителю ответ в установленный срок. Ответ дан. Вот бумажка. Вот исходящий номер. А в ответе, кроме фразы о том, что ваше обращение рассмотрено и передано для принятия решения в орган, действия которого вы обжалуете, более ничего. Зато в установленный срок.

Адресованные отцу вопросы об ущербности и нежизнеспособности существующих механизмов защиты прав людей не находили прямых ответов, утопая каждый раз в витиеватых и довольно пространных рассуждениях о несовершенстве мира.

По окончании университета Маша точно знала, что юриспруденцией она заниматься не будет. И несмотря на возражения и даже гнев отца, Маша, получив диплом, тут же подала документы на факультет дизайна.

«Хочу создавать красоту!» – так она объяснила свое решение и с головой ушла в мир художественных образов и творческих абстракций.

– Привет, милая! – отец крепко прижал Машу к себе. От него исходил теплый, едва уловимый запах подаренного дочерью парфюма. Она невольно улыбнулась, было приятно, что отцу пришелся по душе ее выбор.

– Почему без звонка? Что-то случилось? Ты одна? – отец сыпал вопросами.

– Да, я одна. Именно поэтому без звонка. Хотела поговорить без свидетелей.

Отец поднял брови, отстранил Машу на расстояние вытянутых рук и заглянул ей в глаза:

– С мужем поссорилась?

– Ну, как сказать, – замялась Маша. – Давай выйдем на улицу?

– Давай. Вот только переоденусь.

Медленно прогуливаясь по очищенным от снега дорожкам, Маша рассказала отцу об утреннем происшествии, сообщила о звонке Полковнику и встрече с Антоном. Отец задавал уточняющие вопросы по формулировкам того подозрения, которое фигурировало в постановлении на обыск, по изъятым вещам и документам, не упустил возможности упрекнуть Сашу за его беспечность и отсутствие серьезного подхода к жизни – в выражениях отца это звучало как «мажорство». Он хмурился, поджимал губы, несколько раз принимался стряхивать с Машиной куртки снежинки, выкурил пару сигарет. Было похоже, что он нервничает, но старается не подавать виду.

– Я правильно понял, что тебе не звонил ни Саша, ни кто-либо из официальных лиц?

– Не звонили. А должны были?

– Должен – не обязан, – усмехнулся отец. – Поговорка есть такая.

Он остановился и повернулся к Маше лицом.

– Если это обвинение против государственной безопасности, то ни адвоката, ни свиданий у него еще долго не будет. Но тебя должны уведомить, по какому обвинению он задержан и где содержится, а также взять подписку о неразглашении сведений, имеющих отношение к расследованию. После этого общаться по поводу Сашиного дела мы с тобой формально больше не сможем. А пока, Маш, не суетись и не привлекай к себе внимание.