«Включать свет после десяти строго настрого запрещено».

Если писать слова черной краской, они бы въелись в бумагу и чернели. Как от злости тараканы, застрявшие в щелях. Глаза стали закрываться сами собой. Хотелось спать.

Не давая никому объяснения, тусклые краски ожили, сделав стены ярче и светлее. Деревья наполнились черно-зеленым светом.

Глаза слипались, Петр готов был спорить, что уже спит. Он лежал на кровати, укрывшись одеялом, как вдруг почувствовал дуновение ветра. Весенний запах и теплое дыхания нескольких холодных капель, что упали на лицо. Художник почувствовал прикосновения мокрых волос.

На секунду он открыл глаза и увидел голубую бездну в виде глаз, небольшой нос и пухлые губы. Большой палец, приставленный ко рту, просил тишины.

– Кто ты? – спросил испуганный художник, но женская рука прикрыла ему рот.

– Не выдавай меня, – она моментально нырнула под кровать. Вовремя. Раздался скрип старых досок, что дрогнули под знакомой грузной походкой. Дверь распахнулась и на пороге появилась Агафья, включив свет.

– Где она?

В этот момент лучше притвориться спящим. Художник повернулся к стене и попытался немного похрапеть. Получилось хрипло, неестественно и Петр замолчал. Зажмурил глаза от света. Голос у Агафьи сорвался на истеричный:

– Где она!

Ему хотелось провалиться. Агафья требовала ответа, притоптывая ногами, заглушая вырывающийся гнев. Ее глаза шерстили по полу, кровати, тумбочке, подоконнику и окну. Они не могли поймать бунтарку.

Беглянку спасала простыня, которая тянулась до пола, и надежно укрывала, давая убежище.

– Проснись тунеядец! – кричала сумасшедшая. Петр раскрыл глаза и осмотрел раздвоенную фигуру. Перед ним было треугольное сморщенное лицо, с пылающими глазами. Небольшой ротик, пошевелившись, произнес:

– Девка где?

– Какая? – он сказал отстранено, старательно делая вид, что не понимает, чего от него хотят. Лгать он не умел, махать кистью получалось лучше, но в этот раз сыграл великолепно. Агафья поверила его словам, хотя острые глазки так и прыгали по комнате.

– Не дури, девку видел? Признавайся, не тяни!

– Я спал.

– Узнаю, что скрыл, придушу.

Агафья понимала – нельзя терять время и выскользнула из палаты. Ее шаги поглотил бесконечный коридор, уходящий в пустоту. Не много погодя, вынырнуло улыбающееся лицо.

– Ушла?

– Да, – кивнул художник, осознавая, что ходит по острию ножа.

Его гостью освещал лунный свет, что нежно спускался из окна. Блондинка с горящими глазами уселась на пол, рассмеявшись, прикрыв рукой рот.

– Прости, забываюсь.

Она нырнула под кровать и вытащила большой рюкзак, запустив в него руки.

– Ну, рассказывай мне?

Петр посмотрел на странную гостью, не понимая, что она хочет. Она, не дождалась ответа и подняла голову.

– Я продела такой путь, чтобы ты молчал?

– Ты меня знаешь? Слушай, если эта Кикимора сюда войдет, нам обоим не поздоровится?

– Я думала, что художников волнуют только возвышенные дела.

– Какие?

– Картины.

– Я растерял свой дар. Теперь я стал обычным человеком.

– Но я видела твои работы. Они прекрасны, столько красок, мне показалось, что я чувствовала…

– Хватит.

Он махнул рукой, прося ее не говорить ни слова.

– Такой талант нельзя потерять. Я помню, как ты носился по выставке со своими картинами, но когда я увидела ресторан «Один-Два-Три» и эту прекрасную девушку за столиком, я просто была поражена.

– Это лишь слова.

– Если это были бы просто слова, никто не решился бы проделать такой трудный путь, чтобы увидеть тебя. Ты слышишь, как носится Агафья. Если честно, я хочу бежать, но перед этим увидеть тебя.

– Меня?!

– Про тебя много говорят в этих стенах.