– Понял, Елизавета Владимировна.

– Что ж, идите, – барыня села в кресло. – Да позови мне Грушу, Ваня, что-то мне нездоровится слегка, голова болит.

– Бегу, матушка! – Ванька поклонился и торопливо вышел из библиотеки.

– Сенька! – окликнул он пробегавшего мимо казачка. – Грушу к барыне! Срочно! Нездоровится ей!

– Слушаю! – мальчишка помчался во весь дух. Савка проводил его взглядом и спросил:

– А кто такой Александр Андреич и почему мне нельзя попадаться ему на глаза?

– Это сын барыни, молодой хозяин. Я раньше у него камердинером был.

– И что он, лют? – вновь испуг прорезался в голосе мальчишки.

– Нет, Савва, не лют, но… под горячую руку лучше не попадаться. Никогда не говори, пока он сам не спросит, а если вдруг ударит, то постарайся стерпеть и не закрываться, иначе…

– Что иначе? – в голосе Савки слышался уже нешуточный страх.

– Вместо одной пощёчины дюжину получишь и крови наглотаешься, – мрачно сказал Ванька. – Ты, главное, на ус мотай – и всё ладно будет.

– А сам говорил: тут не бьют, – протянул отрок.

– Не бьют, – подтвердил Ванька. – Телесных наказаний нет. Я тебе толкую о молодом барине, вот он может. Ему никто не указ. Ну, пойдём, покажу, где жить будешь, да с дворней познакомлю.

Пошли-покатились дни, похожие один на другой. Савка незаметно обжился, пришёлся по нраву дворовым: парнишка он был весёлый и покладистый, характеру не вредного, смышлёный. Ванька быстро научил его читать, а вот с писанием выходило хуже: пальцы, загрубевшие на деревенской работе, никак не хотели правильно ухватить ни карандаш, ни гусиное перо, но парень уверял мальчишку, что терпенье и труд всё перетрут. Савка упорно пыхтел над неподдающимися буквицами ежевечерне.

Как-то во вторник, когда дневные труды были окончены и луна, круглая и оранжевая, как спелая тыква, уже выкатилась на осеннее небо, дверь их комнаты распахнулась без стука и на пороге появилась Пульхерия Ивановна в сопровождении Палаши.

– Доброго вечера! – с улыбкой сказала она.

– И вам вечер добрый, барыня! – крепостные, которых застали врасплох, засуетились, приводя себя в порядок: Ванька лежал на кровати и разбирал доходно-расходную книгу за 1768-69 год, пытаясь понять, почему при очень хорошем урожае и высокой цене на пшеницу имение понесло убытки; такую задачку задал ему Парфён. Читал он в одних портах, закатанных выше колена. Савка в таком же виде старательно царапал пером, переписывая вирши Сумарокова из журнала «Всякая всячина» за 1769 год.

Пришлось срочно накинуть рубахи, валявшиеся где придётся, и встать в почтительную позу.

– Что вам угодно, Пульхерия Ивановна? – спросил Ванька.

Девушка только собралась ответить, как заливисто рассмеялась Палаша, глядя на Савку, который напялил рубаху наничку и сейчас пытался вывернуть её не снимая.

– Савва! – с укоризной сказал парень. – Прекрати!

– Так вот, – губы Пульхерии против воли складывались в улыбку, Ванька, глядя на неё, тоже улыбнулся, – мне надобно журнал, в котором напечатана «Бедная Лиза» Николая Карамзина. Можешь ли найти нужный номер?

– Конечно, барыня, – с поклоном ответил Ванька. – Это «Московский журнал» за 1792 год, он должен быть в библиотеке.

– Принеси, я подожду.

Ванька умчался выполнять поручение, сделав перед этим ученику большие глаза, тот понял, обмахнул рукавом стул, на котором сидел, и поклонился девушке:

– Не угодно ли присесть, матушка!

Пульхерия уселась, чинно сложив руки на коленях, Палаша стала рядом с ней, по-прежнему хихикая и постреливая глазами на Савку, который ёжился в рубахе наизнанку.

– Да переоденься, Савва, что ты извёлся весь! – засмеялась девушка. – Я глаза закрою!