Я молчала. Не хочу выглядеть жалкой неудачницей.

– Так может, мы попробуем все исправить? – впервые за нашу беседу его голос звучал мягко. Мне это понравилось.

– Я здесь ради того, чтобы вы подтвердили нормальность моего состояния боссу. Делайте все, что для этого необходимо.

Он снова криво усмехнулся – на этот раз делано и демонстративно.

– Если вы желаете только этого – я прямо сейчас напишу самое положительное заключение, и мы распрощаемся. Видите ли, мисс Калверт, я не лечу людей. Я им помогаю. И вам я хочу помочь, но при условии, что вы хотите того же. Решайте.

Я живо представила, как возвращаюсь завтра на работу с этим заключением на руках. Как после работы я прихожу в маленькую квартирку над грязным байкерским баром – типичные трущобы. Бокал недорогого вина на ночь, полубредовые сны, бесконечное обрывание любых связей, бегство от себя… Полное одиночество. Когда я последний раз была с мужчиной? Лет пять назад я еще пробовала перебороть себя, ходила на свидания, пыталась завязать отношения. А потом махнула рукой, свернувшись калачиком в своем мирке, как эмбрион в материнской утробе. Стоит ли что-то менять?

– Что вы подразумевали под новыми методиками? – начала я осторожно. Он улыбнулся, как мне показалось, с облегчением и даже радостью – так мечтал опробовать на мне новые приемы?

– Для начала, вам придется рассказать все, что случилось. Все, что вам удастся вспомнить, Кэтрин.

Начало вполне стандартное.

– Я попробую.

Не знаю, сколько длился мой монолог – два часа? Десять минут? Закончив, я чувствовала себя, как высосанная устрица – пустой, легкой, но обессиленной. В то же время я поняла, как давно мне хотелось снова поговорить о том, что случилось тогда, десять лет назад. Внутренне я переживала эти события снова и снова – отдельные фрагменты, детали, фразы, и целые судьбы… Я ждала реакции доктора.

– Кого вы вините в том, что произошло с вами?

Странный вопрос вогнал меня в ступор. Я никогда особенно долго не рассуждала на эту тему.

– Виню? А разве это не очевидно?

– Для меня – нет. Поэтому я спрашиваю.

– Эдди. Эдди и Аманду Вудолл, – я чувствовала легкое раздражение. Эти чудовища даже имен не заслуживают, какие могут быть сомнения в их виновности?

– А как вы оцениваете свою роль? Вы в этих событиях – случайный герой?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, вы не были с ними знакомы до всей этой истории?

– Разумеется, была. К чему вы клоните? – я снова перестала себя контролировать, в голосе звучал вызов.

– Я совершенно ни к чему не клоню. Вы сейчас сами сделали какие-то неожиданные и не очень приятные выводы, – он вновь принялся едва заметно ухмыляться, словно играя со мной.

Я устало откинулась в кресле.

– Вы меня немного запутали, – призналась я.

– Нет, это вы себя запутали. Подумайте об этом до завтра. Какова ваша роль во всей этой истории

– случайно ли это произошло? И мы все обсудим. Вы ведь придете завтра?

– Конечно же приду! – я уже не скрывала раздражения. – Иначе как мне жить дальше с сомнениями, которые вы во мне посеяли?

– Прекрасно. Я уже вижу прогресс. Поверьте, вы себя не узнаете к концу нашей терапии.

Он поднялся, я тоже – и тут же почувствовала, насколько сильно вымотана.

Ассистентка появилась словно из-под земли. Может, она и вовсе не отходила от раздвижных дверей? Доктор Тиммонс вежливо попрощался, вновь усаживаясь за стол. А я уже знакомым маршрутом направилась к выходу, сопровождаемая тусклой улыбкой девицы, искусственной, как и все в этом городке и в этом мире.

Я не помню, как возвращалась в пансион. Разговор с доктором словно вывернул меня наизнанку, и теперь я вся была обращена в себя, и прошлое, похороненное там, глубоко внутри, снова вставало перед глазами странными черно-белыми кадрами. Я видела грязную закусочную, у черного входа которой я перекуривала, роняя пепел на желтый фартук. Видела жаркий полдень и свою мать, копающуюся в огороде – все время, упрямо, самозабвенно. Ферма была ее жизнью, заменила непутевую дочь. Да, точно. Когда я вернулась, она даже не подошла меня обнять. Взглянула разочарованно и пошла полоть морковь с обиженным видом – такой я ее и запомнила. Даже не знаю, что с ней стало… У Эдди Вудолла отношения с матерью тоже не складывались, он, как и я, стал ее сожалением… Нет, не хочу думать, что у нас с ним было что-то общее…