Аля тихо включает радио на компьютере. Зеленый огонек питания подмигивает ей.

Она ждет, чтобы Марина Леонидовна могла не ждать.

Наконец раздается надтреснутый звонок телефона, Аля сразу берет трубку и слышит скрипучий голос мамы:

– Ты купила мешок картошки, как я тебе говорила? Не купила? Алька, ты у меня дура! Война будет, я тебе говорю! Уж сколько я пожила и повидала, тебе и не снилось. Вот смотри: бабушка пережила войну, прабабушка тоже. Каждое поколение пережило войну, я тебе говорю! А цены все растут! Скоро с голодухи все помрем. Знаешь, сколько уже стоит хлеб?

У Али есть два часа. За это время она остановит войну. Сейчас в маминых глазах «дура» сильнее Путина, Меркель и Обамы. Кроме того, она понизит у Марины Леонидовны сахар и давление, по силе исцеления мелкими шажками приближаясь к Иисусу.

– А ты знаешь, что Лёшина семья сейчас живет на одну зарплату? Это не так-то легко. Картошки не напасешься. Вот двух детей народили и вертятся. А я помогла: Лёша-сынок приезжал вчера, пришлось дать ему денег на еду. Все ведь от матери зависят!

– Ты отдала Лёше деньги, которые мы отложили на лекарства?

Потом не спится. Она долго прикидывает, сколько мешков картошки можно купить на учительскую зарплату и предоставят ли маме льготу на лечение.

Ей горько. Аля давно называет это «иго первенства».

Наконец, веки тяжело смыкаются, и женщине снится, что она стоит очень прямо – у нее опять на голове тяжелый бант, капелька детского пота скатывается с головы за шиворот и мокнет где-то под лопатками, а туфельки снова жмут.

***

Аля переходит лужу по тоненькой досочке, балансируя двумя сумками с тетрадями.

– Алка-палка! Училкина дочка!

На тротуаре, засунув руки в карманы, стоит мужчина. Немолодой уже, Алиного возраста.

– Давай помогу!

Что-то из детства шевелится в мыслях: «Какой-то мамин ученик? Может, мой одноклассник? Убей, не помню».

– Приехал посмотреть на родные места. Я так и думал, что ты училкой станешь. Русский, небось? Вижу, вижу, все глаза книгами выела – очки на носу.

Мужчина продолжает нести Алины сумки, медленно приближаясь к дому. И зовут его Володей.

– Помню, Марина (как ее?) Леонидовна, говорила, что честного труженика из меня не получится. И не получилось. – Незнакомец весело хмыкает и шутовски ерничает: – Из ларечников мы, из коробейников.

Странная пара приближается к скамейке у Алиного подъезда.

– Ну, все, пришли. Спасибо большое за подмогу. Дальше я сама.

– Что же, и на порог не пустишь? Неужели дома сердитый муж?

– Да, муж и дети. Много детей.

Володя хмурится и внимательно смотрит на спутницу:

– Нет никаких детей. Мне соседи сказали. Не помнишь ты меня, а жаль, девочка с большим бантом.

Пойманная на вранье, Аля чувствует, что ее заливает жар стыда: почему-то от спины через шею на лицо.

«Что бы сказала мама? “Алька-дура не схватила свое счастье” или “Алька-дура водит домой незнакомых мужиков”?»

Женщина рассеянно шарит в сумочке, доставая ключи, и как-то вдруг, отключившись от своих мыслей, принимает решение:

– А заходите! Выпьем чаю за давнее знакомство.

Нет, Аля не наивная. В ее жизни, конечно, были мужчины, но приводить домой прямо с улицы еще не приходилось.

***

Володя достает из рюкзака кусок сырокопченой колбасы, белый хлеб, крошечную, стограммовую бутылочку армянского коньяка. Он обосновывается на кухне так основательно, словно и не топтался только что у подъезда.

Аля набирает телефонный номер и торопливо произносит в трубку:

– Мама, у меня сегодня голова болит и надо спать лечь пораньше, так что завтра поговорим. Картошку я куплю потом. Честно-честно.

За окном сгущаются сумерки.