Мы в ванне – гиперодиноки и, по-своему, счастливы.

Иго первенца

***

Июльская жара в Ленинграде. До смешного – тридцать градусов тепла! Солнце растеклось по всему небосводу, и воздух парит. Так, как может парить только на болоте.

Волосы туго забраны в хвост на затылке. Где-то там очень чешется, потому что капелька детского пота застряла и не может стечь.

– Алка-палка! – Это мальчишки из соседнего двора, растрепанные.

Фу! У них руки в земле!

Аля сейчас пойдет в кино. Просто мама еще не готова. У девочки бело-голубое шелковое платье, гольфы с помпонами на веревочках, а туфельки сильно жмут, и где-то на пальцах стерлась до крови тонкая детская кожа. А мама все не выходит.

– Алка-палка! Алка-палка!

Аля делает вид, что не слышит, и старается держать голову прямо – на голове тяжелый бант. Капелька пота, наконец, стекает прямо за шиворот платья и ползет куда-то дальше, под лопатки.

– Алка-палка! Алка-палка!

Терпение Али лопается. Нет, она не будет реветь. Девочка поднимает ком земли, отчего руки сразу становятся грязными, и бросает его в сторону мальчишек. Те ловко уворачиваются, и через минуту несколько таких же комков попадают в Алю.

– Алка-палка! Училкина дочка!

Коричневое крошево сыпется за шиворот, липнет к потному детскому телу, застревает в волосах.

Из подъезда выходит нарядная Марина Леонидовна, Алина мама, но девочка уже стоит вся в коричневых пятнах и стряхивает землю с головы.

Мальчишки затаились где-то за кустами и слушают, что же будет.

– Алька, ты у меня дура! Не могла подождать нормально полчаса? – рассерженно говорит Марина Леонидовна. – Никакого кино! С замарашкой я не пойду!

***

– Алька у меня дура, – делится Марина Леонидовна с соседками по подъезду, такими же пенсионерками, как она. – Сорок с лишним лет, а ни мужика, ни детей! Сколько ж можно?

– Ну, не у всех складывается, – жует слова бесцветными губами старушка с третьего этажа. – Зато у тебя младшие удачные.

– Алька у тебя точно дура, – вмешивается властная Елена Григорьевна. – Всю жизнь на тебя потратила. Младшим – и семья, и карьера, а старшая только таблеточки тебе успевает подносить, да по врачам с тобой бегать. Прислуга!

– Алька не дура! – оскорбленно кричит Марина Леонидовна и тяжело поднимается со скамеечки, хватаясь за перила. – Она школу с золотой медалью закончила. И институт с красным дипломом. На своих разгильдяев посмотрите!

И пожилая женщина, с трудом переставляя ноги, удаляется к дому, не заметив, что седая прядь волос выбилась из-под берета и развевается на ветру ведьминой космой.

Гораздо позднее, ночью, ей становится страшно, и старуха звонит старшей дочери – Але.

***

Аля поздно приходит с работы, потому что, кроме обычных нагрузок, ведет продленку, и приносит с собой толстую стопку тетрадей на дом.

Но сначала – чай.

Он как будто заполняет собой пустоту проверенными ритуалами. Женщина ставит на газ прозрачный чайник, ждет, пока вода закипит, и долго смотрит, как пузырьки воздуха спешат выбраться из-под крышки.

Если бы у нее был ребенок, можно было бы показать, как формируется атмосферное явление.

«Это испарение воды», – говорит Аля своему невидимому ребенку, снимает крышку и кладет на чайник салфетку, тотчас намокшую от пара. – «Видишь, сколько воды содержится в воздухе?»

Сморщенные листья зеленого чая кружатся в горячем потоке, разворачиваясь и слабо окрашивая кипяток. Всплывает белый цветок жасмина.

Женщина пьет маленькими глотками, никуда не торопясь. Она всегда ложится спать поздно.

После чая – проверка тетрадей. Двойка. Снова двойка. Пожалуй, тройка. Никто не может знать ее предмет на пять. Русский язык и литературу вообще невозможно знать на пять.