>Фил. Любимая моя! Желанная моя!
>Жанна.
Побудь со мной, не уходи!
>Фил.
Любовь моя!
>Жанна.
Любимый мой!
Расплата ждет нас впереди.
>Фил.
Пусть ад и пламень, но с тобой!
>Жанна.
Желанный грех мой и кумир,
Зачем пришли мы в этот мир?
>Фил.
Без ласк и сладостных побед
Мы в жизни не оставим след.
>Жанна.
Ты здесь! Ты здесь,
Любовь моя!
>Фил.
Моя ты песнь!
>Жанна.
Ты мой маяк!
>Фил.
Моя ты сказка!
>Жанна.
Ты мой бред!
>Фил.
Моя ты ласка!
>Жанна.
Ты мой грех!
Хоть день, но вместе!
Бежим от дел!
>Фил.
Ты Песнь песней!
>Жанна.
Ты мой предел!
Эпилог
Нехоженой тропой навстречу утренней заре босые в суровых одеждах идут мужчина и женщина. Мужчина несет завернутого в ветошь младенца.
>Фил. Уже утро. Я сбился со счету, какой мы идем день.
>Жанна. Наш путь длиною в жизнь, Фил. Дай мне младенца.
>Фил. Ты устала, Жанна. Скоро мы дойдем до какого-нибудь селенья и тогда отдохнем.
>Жанна. Дай мне младенца, Фил. Я должна его покормить.
Женщина обнажает грудь и кормит ребенка. Глаза ее лучатся счастьем. Она снова молода и красива. Фил грызет краюшку хлеба и не сводит глаз с матери и младенца.
>Фил. Какая ты красивая, Жанна!
>Жанна. Я счастливая, Фил. Мои груди набухли. В них много молока. Мне так хорошо, когда он всасывает своими губками мои соски! Я – женщина, Фил!
>Фил. Ты женщина, Жанна.
>Жанна. Мои бедра расширились. Им стало тесно в этой одежде. Это, наверное, оттого, что мы долго идем.
>Фил. Это оттого, что ты стала женщиной, Жанна.
>Жанна. Посмотри, Фил, он насытился. У него совсем голубые глазки.
>Фил. Это в них отражается небо.
>Жанна. Спасибо тебе, сынок. Ты открыл мне великую тайну. Теперь я знаю, зачем пришла в этот мир. Чтобы был ты, чтобы была вечность и не прерывался план Господень.
>Фил. Это так, Жанна.
>Жанна. Он уснул. Мы можем снова идти, Фил.
>Фил. Дай, я его понесу.
>Жанна. Нет, я сама.
И они пошли.
>Фил. Как называется город, куда мы идем, Жанна?
>Жанна. Вифлеем. Тот город называется Вифлеем, любимый.
Они идут. Они приближаются к селению. Первые лучи солнца осветили путников. И защебетали птицы, заблеяли овцы, замычали коровы. Жизнь продолжается.
Аллилуйя!
КОНЕЦ
Буф. Несерьёзные мысли
Черт дернул редактора газеты нашего театра назвать колонку худрука «Несерьезные мысли». Я теперь мучаюсь: что бы такое сказать несерьезное? Сам я человек серьезный, и театр у меня серьезный. Может быть, самый серьезный театр в мире. Не верите? Вот и Иванов-Ниш-ведский не верит. Кто такой этот Нишведский? Один знакомый режиссер, ставит иногда спектакли в одном хорошем серьезном театре. «Нам, серьезным театрам, – говорит, – трудно, очень трудно. Вам-то легко. Вы театр несерьезный, развлекательный. Одним словом, “Буфф”!»
Я после этой встречи две ночи не спал: «Буфф» – это что, плохо? Великий Питер Брук считал «Буфф Паризьен» своим родным домом и поставил там, между прочим, «Гамлета».
На третью ночь я все-таки уснул. И приснился мне черт – в облике умного Иванова-Нишведского:
– Несерьезный ты человек, – дразнит меня черт. – И театр у тебя несерьезный.
– Ты сам, черт, несерьезный, – говорю. – Ты не любишь жизнь, не любишь людей, вот и злишься.
– А за что их любить? – ухмыляется черт. – Один треснул бабку топором, другой лишился ума, третий застрелился. Интересно все-таки в их душах покопаться.
– Не смеешь! Не смеешь! – кричу я. – Душа – субстанция Божья, а ты – черт! Ты – Дьявол! Ты уродуешь души, грузишь их всякой мерзостью, сам подсовываешь топор, а потом наслаждаешься содеянным.
– Послушай, батя, – хихикает черт. – Ты мне сказки про Божью душу не рассказывай. Я атеист. Душа для меня – ростбиф с кровью. И вся эта жизнь – мерзость и тлен!
– Неправда! Неправда! – ору я. – Мир прекрасен и жизнь прекрасна! И все мои спектакли про это – про жизнь, про любовь, про добро, которое в конце концов побеждает. А ты, черт, в добро не веришь, черт бы тебя побрал.