Никто из них не знал, как пишутся книги.

На следующее утро я позвонила журналистке, надеясь, что та передумала. Не тут-то было. Не успела я поздороваться, как она выпалила приглашение на ужин. «…Познакомимся поближе в неформальной обстановке, может, соберете материал», – услышала я лишь концовку.

Как понимаете, и этот день я провела перед зеркалом с мыслями «что надеть, чтобы было очевидно: я – не аферистка, я – писательница».

Выбор пал на широкую, в пол, накидку. Именно так я представляла себе писательниц – завернутых в нечто странное, многослойное, в тяжелых бусах, с массивными кольцами и умным насмешливым взглядом.

Когда я, подметя подолом весь столичный асфальт, наконец добралась до офиса, куда теледива пригласила друзей (известного дизайнера, жену высокопоставленного чиновника, советника посла США в Казахстане и корифеев журналистики), с которыми ее связывала двадцатилетняя дружба со времен студенчества, то обомлела. Нет, не от звездного состава, а от круглого, накрытого без затей столика, за которым мне предстояло уместить весь свой писательский, побитый гравием «антураж».

Гости сидели расслабленно, обсуждали новости и делились, каково им было держать пост. Из вежливости спросили даже меня. Я по-писательски пренебрежительно ко всяческим человеческим слабостям и с осознанием бренности бытия ответила, что легко.

Как бы не так. Скоро поймете, о чем это я.

Когда наступило время разговения, я с чувством исполненного долга потянулась за стаканом воды, а на самом деле, с учетом размеров столика, зашуршала накидкой едва ли не под носом у гостьи, сидевшей напротив, и залпом его осушила. И тут же поняла, что со звуком жадного глотания воды конкурирует другой, и это, о боже, молитвы! Один из приглашенных, оказывается, читал суру, а остальные – те, которые признавались, как им тяжело, – повторяли за ним. И только я одна – та, которой было легко, – опорожнила полный стакан воды[7] и не знала, как незаметно поставить его обратно на столик.

Тем временем новоявленный имам разошелся не на шутку и читал уже третий том сур. Изображать, что я терпелива и одухотворена, как все остальные, не имело смысла. Стакан предательски пустовал, отчего мое нервное и смущенное постукивание ногтем по стеклу звучало только громче.

К слову, это стало не единственным конфузом за вечер. Советник посла оказалась теткой прошаренной, начитанной и, найдя близкого по духу человека, писателя, который, должно быть, читал не меньше ее, начала гонять меня по литературе девятнадцатого и двадцатого веков и выспрашивать мое экспертное мнение. В начале вечера я еще старалась от нее отбиваться, но к середине – когда засобирался один из гостей, производитель мебели, а она, пожав ему на прощание руку, заявила: «Вам надо почитать книгу о деревьях Амазонии, очень любопытно про древесину написано. Вы же работаете с деревом? Мне интересно ваше мнение», – выдохнула. Не одну меня экзаменовали в тот вечер, и не одна я оказалась тьмой беспросветной.

В два часа ночи я возвращалась домой, как со свидания, – летящей походкой.

Зашла в магазин за тортиком (с вот-вот истекающим сроком годности), чтобы с утра поздравить сына с днем рождения, и решила поделиться с сонной кассиршей, что я – писатель!

– Пишу книгу с Динарой Сатжан! Представляете, я – настоящий писатель! – не переставала я восторгаться. – И больше не аферистка! Я – писатель! – выкрикнула в ночное небо Астаны и поскакала на своих каблуках, словно во мне и не было восьмидесяти килограммов.

Не удивлюсь, если кассирша подумала, что в ночь на четверг к ней заходила… очередная пьяница.