— Неужели так сложно выдавить из себя «пожалуйста»? — не верю я.

Он молча запихивает деньги мне в карман:

— Танчик, не грузи меня своими тараканами. Чайку сделай. И побыстрей.

Мы вдвоем проходим на кухню. Кузнецов выходит на балкон, с царственным видом озирает окрестности. Я, скрипя зубами, навожу ему чаю, спрашиваю:

— С сахаром?

— Да, одну ложку, — не оборачиваясь, отвечает он.

Я из вредности кладу пять. Понятия не имею, зачем это делаю, но не могу справиться с желанием напакостить.

— Готово, ваше высочество! — кричу я, ставя чашку на стол, и тут же убегаю в комнату, посмотреть как там дети.

Паша и Маша выглядят смирными. Машка, правда, уже красит ногти на ногах моих любимым лаком.

— Осторожней, — прошу я. — Не испачкай обивку дивана.

Машка закатывает глаза.

Пашка, в отличие от нее ничего не трогает, просто воткнулся в телек.

Я беру со стола блокнот и ручку. Буду, пожалуй, записывать все, что Кузнецов расскажет, дабы потом ничего не напутать.

— Дети, мне надо немного поработать, — предупреждаю я. — Если что-то понадобится, зовите.

— А есть скоро будем? — спрашивает Паша. — У меня уже в животе урчит.

Я задумываюсь. Блин, чем покормить детей? В холодильнике у меня шаром покати: я не обманывала, когда говорила Кузнецову, что мне срочно нужно за продуктами. Впрочем, в шкафчике еще есть геркулес.

— Кашу будете? — предлагаю я. — Овсяную.

— Что? — одновременно переспрашивают Паша и Маша. Вид у них такой, будто я предложила им съесть дохлую мышь.

— С изюмом, — добавляю я, надеясь, что они проникнутся.

— Какая гадость! — морщится Пашка, а потом по лицу его вдруг катятся слезы. — Я хочу к маме. Почему она нас бросила? Почему? — Пашка откидывает голову назад и даже немного подвывает. — Я ненавижу кашу, я ее не бу-у-ду. Я лучше просто умру от голода.

Я подскакиваю к нему:

— Паша, тише. Я не заставляю тебя есть кашу. Не хочешь — не надо.

Его слезы тут же высыхают, на лице появляется деловитое выражение.

— Правда? Что же вы тогда приготовите?

— А чего бы тебе хотелось?

— Картошку фри! — сразу отвечает он. — И наггетсы.

— А я хочу суши, — вторит брату Маша. — Давайте закажем где-нибудь, а?

— Это идея! — соглашаюсь я. Но, когда хватаюсь за телефон, вспоминаю рассказ Сони о том, как Маше однажды стало плохо из-за какой-то рыбы. Ей даже скорую вызывали. У нее, кажется, случился отек Квинке.

Вот мне не хватало только Сониных детей угробить, ага.

— Маш, может, тебе тоже картошки? — робко предлагаю я.

Она дует губы.

— Нет. От картошки толстеют, а я не хочу превратиться в кабаниху.

— Тогда, может, пиццу?

— Фу! — орет Пашка. — Я на нее смотреть уже не могу.

— Я тоже! — подхватывает Маша. — И мама говорит, что там пальмовое масло.

Мое терпение лопается.

— Так, ребят, я не ресторан, — бурчу я. — Не согласны на пиццу, будем есть пельмени. Сейчас я быстро переговорю с гостем, а потом мы пойдем в магазин.

Дети кривятся, но я игнорирую их скорченные мордочки.

Когда я возвращаюсь на кухню, Кузнецов уже сидит за столом, помешивает чай ложкой.

— Василий, давайте к делу! — Я тоже присаживаюсь. — Расскажите, какой информацией о себе вы готовы делиться с потенциальными невестами.

Он делает глоток чая и тут же меняется в лице.

— Это что за гадость? — Василий показывает взглядом на кружку. — Пить невозможно.

Я развожу руками:

— Увы, я плохо готовлю. Извините, что не предупредила.

Он встает, выливает чай в раковину, а потом протягивает кружку мне:

— Попробуй еще раз. Будешь практиковаться до тех пор, пока я не получу что-то нормальное.

Под зорким наблюдением мне приходится сделать ему еще одну чашку чая. Потом я с видом прилежной ученицы раскрываю блокнот.