— Делал, делал, — бухтит Машка, лежащая на диване с моим планшетом. — Он в нее мячом попал.

— У вас что, еще и мяч с собой?

— Паша с ним не расстается. Он даже спит с ним и везде играет.

— А почему ты его не остановила?

Машка  не отрывается от планшета:

— Ну давайте, выставите меня крайней, ага! Вечно я у всех виновата.

Я вынимаю Пашку из осколков и  сажаю на диван.

— Замри! — говорю я и делаю грозное лицо. — Не шевелись.

Сбегав за совком и щеткой, включаю детям телевизор и снова принимаюсь за сбор осколков. Дети щелкают пультом, скачут по каналам, а я рыскаю по полу в поисках битого стекла. Если кто-нибудь из детей вспорет ногу, Сонька меня прикопает в ближайшем палисаднике. Да я, в принципе, и сама себе такого не прощу.

В какой-то момент я встаю на четвереньки, чтобы проверить, нет ли стекла под диваном, и внезапно чувствую затылком чужой взгляд.

Сначала я думаю, что мне просто мерещится, а потом Машка вдруг растерянно бормочет:

— Здрасьте!

Я оборачиваюсь. На пороге комнаты стоит Кузнецов с ключами в руках. Взгляд у него странный, можно сказать, завороженный и сфокусирован он четко на моей филейной части.

Меня охватывает жуткий гнев. Как смеет этот свин вламываться в мою квартиру без разрешения? Мне, конечно, заплатили, но, как любой работник, я имею право на личное пространство. И надо вот прямо сейчас об этом заявить, ага.

Я открываю рот, чтобы возмутиться, но потом сразу закрываю. Кузнецов так прочно залип на моих прелестях, плохо скрываемых халатом, что, похоже, сейчас меня не услышит. У меня вообще ощущение, что он забыл, зачем пришел.

7. Глава 7

Не слишком грациозно поднявшись с четверенек, я одергиваю халат. Кузнецов отмирает и наконец встречается со мной взглядом. Я смотрю на него с укоризной. Интересно, есть у него совесть, или забыли выдать при рождении?

Вместо того чтобы устыдиться, Кузнецов хмурится и скрещивает руки на груди.

— Миленькая картина! — говорит он. — Танчик, ты что, наврала в резюме?

— В смысле?

— Мне Серега показывал твое резюме. У тебя написано: в разводе, детей нет. Я поэтому тебя и нанял, посчитал, что именно ты сможешь посвятить моей личной жизни всю себя.

— Это не мои дети, — признаюсь я.

Он усмехается:

— Дай угадаю: тебе их подкинули?

— Вроде того. У подруги случилось чепе, она полчаса назад их привела.

Кузнецов, кажется, не верит. Он с хитрым видом поворачивается к детям и показывает на меня:

— Ребят, а почему не помогаем маме убираться?

— Это не наша мама! — оскорблено вопит Паша. — Наша — добрая, а эта просто ужас какой-то.

Лицо Кузнецова светлеет.

— Я уже закончила уборку, — говорю я, выбросив осколки, убираю совок и щетку в кладовку.

Кузнецов следит за мной с плохо скрываемой подозрительностью. Наверное, считает, что у меня в кладовке есть черных ход, и я могу через него ускользнуть.

— Может, перенесем нашу встречу на завтра? — предлагаю я. — С детьми как-то неудобно обсуждать рабочие вопросы.

— Мне удобно, — возражает он. — Сделай мне только чайку, что-то в горле пересохло.

Он отваливает в сторону, освобождая мне дорогу на кухню. Я покорно делаю пару шагов, но потом меня прорывает:

— А что насчет слова «пожалуйста»?

Кузнецов глядит недоуменно.

— Ты о чем?

— Когда о чем-то просите, хорошо бы говорить «пожалуйста», — напоминаю я. — По этикету вроде так положено.

На его лице отражаются усталость и недовольство.

— Я вроде заплатил за то, чтобы обойтись без всех этих расшаркиваний.

— А вот и нет! — из духа противоречия возражаю я. — В ту сумму, которую мне привезли ваши люди, не входит надбавка за хамство.

— Прямо как знал, слушай! — Он выуживает из кармана потертых джинсов несколько купюр. — Держи!