Задумывается. Хороший признак. Будет работать.

Пожалуй, именно работа не дала мне скатиться вниз, потому что я понял, если не возьму себя в руки, меня отстранят. У авиадиспетчера не может быть дурного настроения, плохого самочувствия, депрессии, лишних мыслей, или каких-то личных счётов с членами экипажей. Как не может быть ни «любимчиков», ни соперников, ни друзей среди пилотов, пока они в небе.

Поэтому высчитывать «кто из них» заменил меня, значит поставить под угрозу свою профессиональную состоятельность. Да и, по большому счёту, не нужно мне это. Только бывшая жена успела так въесться в кору моего головного мозга, что при встрече с кем-нибудь из пилотов, нет-нет да и возникала мысль: интересно, а с ним она тоже спала?

О Веронике я почти ничего не знаю. После развода она ещё около месяца летала, а потом я перестал видеть её в составе экипажей. Скорее всего её «списали» на землю по состоянию здоровья. Беременных бортпроводниц не бывает.

«Я только-только начала свою карьеру, а ты предлагаешь мне вычеркнуть из жизни три года? Я хочу летать», – всплывает в памяти, и я снова чувствую укол в самое сердце.

Видимо, в этот раз чаша весов перевесила, раз Вероника согласилась пожертвовать своей карьерой. Мысль о том, что у нас тоже мог быть ребёнок не успевает разъесть мой мозг. Звонок от друга вносит свои коррективы.

Разговоры по телефону – строгое нарушение. Богдан это знает, но продолжает настойчиво звонить.

– Богдан, я занят… – нарушаю правила, принимая вызов, и собираюсь сразу же отключиться.

– Стой! – кричит нервно. – Бес, вопрос жизни и смерти. Выручи.

В голосе друга я слышу такую безнадёжность, словно от моего ответа, действительно, зависит вся его жизнь. Это совсем не похоже на Мельникова.

– Конкретнее, – прошу хоть каких-то пояснений.

– Задержи рейс SU-2921.

– Богдан, ты охренел?!

– Бес, минут на двадцать-тридцать, не больше. Очень прошу. Ты же ведь можешь…

Допустим, могу. Борт как раз закончил транзитную проверку и дал добро на приём пассажиров.

– Зачем тебе? – спрашиваю, понизив голос. Я хотя бы должен знать причину, ради которой буду подставлять свою голову.

– Бес, в двух словах не объяснишь. Но это, правда, очень важно. Пожалуйста. Я обо всём расскажу тебе позже.

Несмотря на крепкую дружбу, в последнее время мы с Богданом почти не видимся, – успеваю я подумать с сожалением. То он в командировке, то я на дежурстве. Но это не меняет ровным счётом ничего в наших отношениях. Это та дружба, которая остаётся и через время, и через расстояние. И я прекрасно знаю, что всегда смогу рассчитывать на его помощь. Как и он на мою.

Рейс задержали, только оказалось, что напрасно. Богдан не приехал, и мне пришлось давать разрешение на взлёт. Если бы я знал, что этим рейсом улетала девушка, которая значила для моего друга очень много, то связался бы с ней, не дал ей улететь. Но я этого не знал. Богдан не успел ничего мне рассказать, как и доехать до аэропорта. Он попал в аварию и потерял память[1].

Несчастный случай, произошедший с другом, ненадолго вытеснил из моей головы Веронику.

Бывшая действительно какое-то время жила в Измире. Но потом вернулась. Судя по фамилии, указанной при регистрации билетов, замуж она так и не вышла. Да, я не удержался, и залез в базу перелётов пассажиров, и совесть за это меня нисколько не мучает. Вероника летела одна. Родила она или нет, я не знал. Примерно через полтора месяца, она вылетела обратно, а где-то ещё через месяц я увидел её уже в составе экипажа.

Вернулась в строй довольно быстро, а ведь для этого нужно пройти и медицинскую комиссию, и подтвердить квалификацию.