Как и предупреждала Лариса Андреевна в мой первый день, со второй недели ее пребывание здесь значительно сократилось; с наступлением шести часов вечера она чуть ли не вприпрыжку бежала от хлопот, предвкушая скорый отпуск.

Илюша и Игнат слушались меня во всем. За исключением редких случаев, когда желание покапризничать одерживало верх.

Мальчишки решились устроить субботу Днем Бунта и ругались между собой чуть ли не с самого пробуждения. Дрались из-за игрушек, пытались отнять друг у друга одежду, совершенно одинаковую и отличавшуюся только цветом. А во время обеда Илюшка выступил с заявлением, что отныне не собирается кушать на стуле для кормления.

– Нибудю нибудю нибудю! – верещал, дергая крохотными кулачками. И продолжал повторять «Нибудю!», пока не добился своего.

Лариса Андреевна пересадила его за детский столик, однако в одночасье ставший большим и самостоятельным мальчиком Илюша потребовал место среди взрослых.

Глядя на братика, Игнат пустился в тот же неистовый капризный пляс.

После обеда Лариса Андреевна повела их умываться и переодеваться, а я осталась отдраивать кухню от брызг и ошметков еды.

Материнство и уход за чадами – неблагодарный, часто не оценивающийся по достоинству труд. Я вцеплюсь в глотку каждому, у кого в моем присутствии повернется язык сказать, что домохозяйки занимаются бесполезными делами… Это невероятный стресс!

Близнецы ссорились до самого вечера.

Лариса Андреевна сжалилась над моей пошатнувшейся нервной системой и согласилась задержаться в доме, пока малыши не отправятся спать. От переполнившей меня признательности я даже пустила слезу. Вымоталась настолько, что вспомнила о необходимости принять пищу к моменту, когда Илюша с Игнатом сладко засопели, обнявшись с плюшевыми медвежатами, в своих кроватках.

Достала из холодильника творожную запеканку и поставила разогреваться в микроволновку. Лариса Андреевна заваривала нам чай с ромашкой.

– Не знаю, как буду справляться без вас, – пожаловалась я, откинувшись на высокую спинку стула, и запрокинула голову. Круговыми движениями помассировала виски, морщась от головной боли. В ушах до сих пор стоял детский визг.

– Справишься, дорогая.

Она передала мне кружку с ароматной горячей жидкостью, я поблагодарила и сделала маленький глоток.

– Вы прирожденная воспитательница, – похвалила старшую няню.

Лариса Андреевна открыла микроволновую печь и с улыбкой поставила передо мной тарелку с восхитительно-нежным творожным блюдом. Готовила, кстати, тоже она.

– Вашим детям очень повезло, – пробормотала я, уплетая со страстью ее гастрономический шедевр.

– У меня… нет детей, милая, – заправив за ухо короткую прядь, Лариса Андреевна смущенно опустила ресницы и грустно улыбнулась. – Бог не дал.

Я застыла с ложкой у рта и нелепым выражением лица.

– Простите! Пожалуйста, извините! – я постучала себя по губам. Язык мой – враг мой! – Я не знала…

– Все в порядке, – она погладила меня по плечу, маскируя за вежливой улыбкой колоссальную боль. – Кушай и не торопись, не то подавишься.

От несправедливости и злости у меня сводило зубы.

Почему судьба на блюдце с золотой каемкой вручает кому-то, вроде моей матери-кукушки, шанс иметь ребенка, в котором она не нуждалась, от которого с легкостью отказалась? Почему судьба жестока к Ларисе Андреевне, лишив ее возможности дарить всеобъемлющую и чистую любовь, которой она переполнена, своей кровиночке?

Давиду Дмитриевичу несказанно повезло с этим чудесным человеком, ведь она любила мальчишек, как родных. Да и к Суворову относилась скорее как к сыну, а не работодателю. Они отлично между собой ладили и доверяли друг другу.