Я всматривалась в его лицо, словно видела впервые.

Высокий лоб, четкие скулы, подбородок с ямочкой и эти синие сапфировые глаза…

От идеальных мужественных черт самого желанного мужчины во всей Серинити действительно можно было потерять голову.

Весь его облик говорил о его благородстве, внушал полное доверие.

Я почувствовала, что все во мне тянется к мужу, восторгается им и хочет раствориться в нем.

Сердце забилось чаще, щеки покраснели, и я почувствовала неописуемый восторг, даже эйфорию.

Любовь Фионы к Эдриану была настолько сильна и слепа, что буквально поглощала мое сознание, отнимала рациональный разум, способность здраво мыслить и анализировать ситуацию.

Неимоверным усилием воли я сбросила наваждение, напоминая себе, что передо мной стоит мужчина, для которого я – просто пешка, которую он без капли жалости смахнул с шахматной доски.

Если бы я вспомнила свое настоящее имя, то это усилие далось бы мне намного легче!

Я – не Фиона!

И я никогда не забуду его бархатный смех в том торжественном зале, и издевательскую корону из коровьих рогов в его руках!

Я чувствовала это, я это прожила, пропустила через себя всю эту боль.

Он ответит. Ответит за нее сполна!

Мать Эдриана, Нерисса, тоже была очень красива и могла похвастать такими же идеальными платиновыми волосами. Видно было, что внешностью и статью Эдриан пошел в нее.

Вот только глаза у моей свекрови, в отличие от ее сына, были красные, и это сразу делало всю ее красоту зловещей и надменной.

– Исходя из своих наблюдений через кристальон за вашим поведением на первом испытании, Мудрый Стол присудил вам баллы, – процедила Нерисса и ее служанка Сея сунула мне закрытую непрозрачную вазу в форме лебедя, в которой что-то позвякивало. – Напоминаю, что вы не должны открывать сосуд до самого конца отбора и подведения его итогов.

Нерисса Сальваторе была поразительной женщиной.

Вроде бы она не сказала мне худого слова, никак не обозвала, но свекровь умудрилась произносить «ВЫ» с таким выражением, словно это было самое грязное ругательство из всех существующих.

Я обняла лебедя, как величайшую ценность в мире.

Из воспоминаний Фионы, уже прошедшей этот отбор, я тут же узнала, что эти лебеди с баллами, которые каждая участница получала после каждого ее испытания, но которые ей не велено было смотреть, тоже были испытанием.

На выдержку и силу характера. На терпение.

Одна из участниц отбора, какая-то графиня, не вытерпела и отломала своим лебедям хрустальные головы, чтобы посмотреть, сколько набрала звезд.

Очевидно, она хотела засыпать звезды обратно и починить сосуды магией, но просчиталась.

Звезды тут же улетели, хрустальные лебеди превратились в уродливых троллей, а любопытная графиня тут же с треском вылетела из отбора.

– О, благодарю, дорогая матушка!

Я бы, конечно, произнесла это с меньшим восторгом, но в сознании Фионы были слишком сильны наставления Агнесс.

От слова «матушка», прозвучавшего из моих уст, Нериссу перекосило.

– Ты можешь обращаться к моей матери «княгесса», и никак иначе, – проронил Эдриан.

– Нет, любимый, мы же теперь самые-самые близкие родственники, я буду называть твою мамочку «родимой мамой»!

Агнесс тонко и очень довольно улыбнулась. Ей нравилось, что я выставляю себя на посмешище перед мужем и свекровью.

– Хоть раз назовешь меня «родимой мамой», я придушу тебя в постели! – прошипела Нерисса и удалилась, явно не в состоянии больше выносить мое общество.

– Любимый, что это с ней? Почему твоя мама так сказала?

– Ох, не обращай внимания, Фифи, у аристократов так принято, – махнула рукой Агнесс. – На самом деле леди Нерисса в восторге от твоей сдержанности и такта. Правда, Эдриан?