Под ногой что-то зашелестело. Я замираю, словно воришка, пойманная на месте преступления. Проснется ли Багратов? Точно проснулся и сел на кровати. Взгляд сам ползет вниз, предатель! Но краснеть не приходится: на мужчине красуются белые боксеры, которые сильно контрастируют с его темной, смуглой кожей.

— Ты чего вскочила? — спрашивает у меня. — Ложись и спи!

Во всем теле странное ощущение. Меня словно всю ночь мяли. Наверное, сатрап меня из рук не выпускал и вцепился мертвой хваткой, чтобы я не сбежала.

— Ложись, Серафима, — настойчиво тянет меня в постель.

От малейшего контакта с пальцами Багратова по телу вспыхивают искорки, мление глубоко под кожей. В центре груди так печет, как будто угольки остывающего костра глубоко под ребрами.

— Ложись! — укладывает меня на постель.

Обнимаю себя руками.

— Холодно.

— Сейчас закрою окно.

Багратов встает с той же стороны кровати, что и я. Под его ступней тоже что-то шелестит. Звук, как от обертки конфеты. Любопытство толкает посмотреть. Багратов не дает мне приподняться, покачав указательным пальцем перед лицом.

— Лежи. Я все сделаю. Олл инклюзив от заботливого мужа, — целует в лоб.

Когда он отходит, я все же смотрю на пол. Ничего… Там ничего, мне просто показалось. Меньше чем через минуту Багратов ложится рядом, забирается под одеяло и накрывает им меня.

— Ты оделся, — срывается с моих губ.

Багратов замирает и приподнимается на локте, внимательно смотрит в глаза.

— Да. А что?

— Ничего, просто… — мысли путаются. — Я хорошо помню, как ты ложился спать. Иначе.

— Тебе было некомфортно со мной спать. Бубнила, чтобы я оделся.

— Да? — спрашиваю с сомнением.

— Да. Спи.

— Странно… Когда я начала лунатить?

— Это стресс, дурочка. Спи давай, впереди непростой день. Иди поближе…

— Нет! — выставляю локоть, упершись в грудь мужчины

— Да! Коза бодливая… — бранится. — Когда же ты мне поддашься?

— Никогда, наверное.

— Азарт во мне только разжигаешь. Нравится играть? — целует меня в плечо. — Дразнить мужчин чревато последствиями. Глупышка, неужели не понимаешь? Чем больше бегаешь, тем сильнее жажда.

Его близость — это дурман! Пытка какая-то… Всюду ноет, тянет сладко-мучительно. Мне и хорошо, и незнакомо. С собой незнакомо. Тело словно мое, но немного чужое! Наверное, от нервного перенапряжения! Вопреки желанию прижаться к Багратову, отодвигаюсь. Лежу на открытом воздухе, прохлада остужает жар намерений, о которых подумать стыдно! Но длится это недолго. Через несколько минут я начинаю замерзать!

— Замерзла, сюда нырни, — бормочет Багратов, приподняв край одеяла. — Согрею.

— Себе одеяло оставь.

— Дурочка упрямая. Но я тебя переупрямлю! — подтягивает к себе близко-близко.

Вынуждает уткнуться носом во впадинку между шеей и плечом. Втягиваю жаркий терпкий запах его тела, возникает незамедлительная реакция. Искорки вспыхивают прямо под кожей. Гад…

— Ммм… Ледышка. Но со мной таешь. Я тебя расплавлю, Мышонок…

Тимур прижимает меня к себе, разносит ладонями жар, просто растирает, без поползновений, но даже такие простые жесты меня ввергают в дрожь. Будоражащий. Как бы я ни хотела это отрицать, он меня волнует. Нравится вопреки. Фокус с побегом больше не получится провернуть. Не позволит, чувствую это каждой клеточкой кожи.

Объятия стали крепче. Точно стальные обручи, сжимающиеся все туже. Напряженные. Теперь я в его плену. Почему он такой горько-сладкий?

***

На следующее утро я проснулась в постели одна. Простыни измяты, подушка хранит запах тела Багратова. Его рядом нет, но фантомное присутствие мужчины ощущается повсюду, в оставленных им мелочах.

Небрежно брошенный халат, дорогие мужские часы. Запах туалетной воды и… Засос на шее, под ключицей. Большущий, багровый засос! Я поняла это, разглядела, только оказавшись перед зеркалом в ванной.