Я вдыхаю морозный воздух. Не заметил, как приехал на окраину города и вышел из машины в одной футболке.

Из салона шипела рация. Коля на связи.

– Докладывай, – велю я.

– Хозяин, она дома. Все безопасно.

Я содрогнулся от мороза, но продолжил стоять возле авто – пусть сердце вновь немного заледенеет. Так проще. Так безопаснее.

– А где она живет? – губы онемели, пока задавал этот вопрос

– Эмин Булатович, вы велели не говорить вам это даже под дулом пистолета.

– Какая часть Питера? Северная, южная?

Немного помедлив, Коля ответил:

– Северная часть, хозяин.

– Северная…

Моя северная девочка.

Когда-нибудь ты отпустишь меня. Когда в мой гроб будут заколачивать гвозди, я уверен, отпустишь. Горбатого ведь только могила исправит, правда? Горбатого от любви к тебе.

Я не могу без тебя дышать.

Говорить не могу.

Но все еще живу. И тебя не трогаю. Удивительно.

– Извините, но я больше ничего не скажу. Завтра у Дианы последний день сессии, после чего она покинет Санкт-Петербург.

Я закрыл глаза, тяжело дыша. Зубы прострелило от боли – слишком холодный воздух я вобрал в рот, чтобы успокоиться.

– Мне хреново, Коля. Хреново без нее.

– Хозяин, нам пора возвращаться в Волгоград. Ваши поездки в Санкт-Петербург могут вызвать подозрения, обстановка по-прежнему напряженная.

Будет лучше больше не возвращаться сюда.

Потому что сердце леденеет все больше, но и трещины от каждого приезда становятся глубже. Опаснее.

Я сел в машину и завел ее. Пора убираться. Ведь если плотина рухнет, девочку уже ничто не спасет. Ей ничего не поможет.

Я думал, стало легче. Оказывается, кроет по-прежнему – до боли адской. До стонов по ночам, до сгибаний в три погибели. До метаний на постели в поисках Дианы рядом.

Но каждый раз вместо живого тела я сжимал пустоту.

И больше не засыпал. Думал, мыслил, пока не отрубался вновь. И тогда все повторялось. По кругу.

– Я больше сюда не вернусь, Коля. До конца обучения ты будешь ее охранять. От дома до университета. И обратно.

– Будет сделано.

– И еще кое-что, Коля, – губы онемели от напряжения, – я хочу знать, если у нее кто-то появится.

– Запрещено, Эмин Булатович!

– Это последняя просьба. Вот увидишь, меня скоро отпустит. Мне уже легче, разве ты не видишь?

– Сдаем зачетки! Кто не сдаст – тот сам будет бегать в деканат!

Староста у нас была боевая и дважды повторять не любила.

Сентябрь подошел к концу, а вместе с ним – и сессия.

Предпоследний семестр я закрыла на отлично, как и все остальные сессии, ведь хлопот в виде неразделенной любви, как у половины группы, у меня не было, а из всех мужчин в голове был один Эльман.

Как бабушка справляется с внуком? Часто ли ссорятся старшие? Слышит ли их ругань маленький Эльман?

Это все, что волновало меня.

– Туманова, я долго буду ждать?

Староста материализовалась из ниоткуда, гневно нависая надо мной. Я задумалась и забыла отдать ей свою зачетку.

– Прости, пожалуйста, – улыбнулась я, – держи. И спасибо, что заботишься о нас.

Одногруппница кивнула, а я быстро покинула стены университета.

Эта сессия была тяжелой.

И совсем не в плане науки.

На груди отчего-то было тягостно. Я часто звонила домой и поэтому знала, что с Эльманом все хорошо. Справляются, в деньгах не нуждаются.

Тогда что это – плохое предчувствие или пережиток прошлого?

– Диана!

Я обернулась, за мной бежал Женя Фролов. Я мысленно застонала: что ему нужно на этот раз? Несмотря на возраст, Женя казался мне несмышленым малым. После Эмина иначе быть не могло.

– Я забыл, что тебя нет в соцсетях. Мы с группой решили отметить закрытие сессии, ты с нами?

– Нет.

Парень растерялся, но почти следом натянул улыбку.