– Мадмуазель, не хотите походить на поводке с полчаса? За ужин и сотню франков в придачу.

Анна закуривает от его зажигалки, затягивается и киваю в знак согласия. Он надевает ошейник.

– Какой мерзавец, – говорит она спокойным голосом.

– Вы обо мне? – спрашивает клиент.

– Нет, о том, кто все это придумал.

– Вы о Боге, мадмуазель? – осведомляется он вкрадчиво.

– Нет, о том, кто придумал.

– Соблазн должен войти в этот мир…

– Но горе тому…

– Кто сегодня не ел ничего.

Анна с ошейником иду по улице на поводке.

– Здравствуйте… здравствуйте, – раскланивается фрачник со знакомыми.

– Не кусается? – спрашивает дама, бесцеремонно поднимая пальцем Анну за подбородок.

Она продолжает невозмутимо курить.

«И что?»

«Ничего: съемки фильма мерзавца Кирсанова».

«Да? Я уж подумал, вы подрабатывали таким образом в свое время. А почему мерзавца? Впрочем, понятно. Чем герр мерзавец нас позабавит?»

«Анна подходит к резным дверям с изображением какого-то страшного зверя с поднятой лапой, другая лапа – на щите…»

– Поцелуй его! – раздается голос и в ее спину упирается трость Кирсанова.

Анна подходит к зверю, приподымается на цыпочки и целует, кокетливо приподняв ногу: двери распахиваются. Он берет ее под руку и вводит в зал, заполненный людьми в карнавальных костюмах. Царственного вида старуха в сверкающем блестками платье встречает их с распростертыми объятиями.

– Милая Анна, – говорит старуха, – мы давно уже ждем вас. Вы Кирсанов, не так ли?

– Он прибудет попозже, – говорит он и прикладывает палец к губам.

– Он прибудет попозже, – повторяет старуха, – прекрасно. Мы вас ждали два дня, подождем еще пару часов.

Все смотрят на них, но раздаются звуки фанфар. В зал входят герольды с трубами, слуги в камзолах вносят кресло, похожее на трон, с выступающей короной над спинкой. За ним следует человек в пышном карнавальном одеянии со скипетром, он бьет им трижды по полу и объявляет:

– Господа, это кресло, на котором Кирсанов должен был с нами сидеть на приеме сегодня. Увы! Мы не сможем увидеть его! Вместо себя он прислал этот трон. Придется довольствоваться лицезрением места, на котором в муках творчества родились его замыслы. Будем снисходительны к причудам гения – примем его таким, каков он есть.

На некоторое время воцаряется молчание, затем раздаются удары скипетра, герольды трубят в свои трубы и слуги уносят кресло. Раздаются аплодисменты, все поздравляют режиссера с удачной шуткой. Анна выходит с ним на террасу.

– В следующий раз твоя карьера закончится.

– Отнюдь, любезная Анна, отнюдь! Чем страннее, тем лучше – запомни! В свое время в России мой дядя придумал игру: найдет, бывало, человека с подходящей фамилией, – скажем, Малевич – и велит ему что-нибудь намалевать на холсте. Вечером предъявляет пачкотню на лицезренье гостям, восхищается шедевром, говорит о новом направления в искусстве. Назавтра в газетах: сам Кирсанов ввел нового гения в свет! Попробуй возрази – заклюют! Дядя называл это «внедрением мовы» – то есть дурного вкуса, если не сказать ерунды. Именно он ввел Маяковского в общество – в мае! Был большим шутником! Нам дают деньги на фильм… о твоем посещении России, кстати. Вот твоя доля, – протягивает Кирсанов ей пачку денег. – Ты должна провести с ним сегодняшний вечер. Иди! Ночь начинается…

Анна берет пачку и держит в поднятой руке.

– Что-то не так? – спрашивает режиссер.

Анна швыряет деньги за балкон. На мгновение открывается замок на отвесном склоне горы над озером.

– Мерзавец!

«Представьте зал со стеклянным куполом в виде пирамиды на вершине высотки. Перед камином сидит лысый толстый человек во фраке с эспаньолкой на лице. Он бросает в огонь пачку за пачкой из кучи денег, лежащих на ковре…»