Гранчестер уложил ее на постель, поспешно избавляясь от одежды. Его рука жадно скользнула по ее бедру, забралась меж ног и пальцы проникли в мокрое лоно, заставляя девушку дышать чаще.

- Как надо было сделать, чтобы тебе понравилось, а?

Он стащил с нее платье, отшвырнул его прочь. Его ладони сжали его, губы жадно прижались к ее животу, целуя его, считая каждый удар пульса.

- Как надо было делать, ммм?

Он опустился на нее всем своим телом, Прижался животом к ее вздрагивающему животику.

-Как, а?

Его лаза оказались как раз напротив ее глаз, и Алилесса снова увидела то же самое выражение, так удивившее ее недавно. Желание. Дикое желание, которое было сильнее этого взрослого, упрямого человека. Он почувствовал желание этой женщины там, на том самом приеме, захотел ее сильно, настолько сильно, что никакие доводы разума не смогли заглушить этого дикого, до боли, до дрожи влечения. Хочу. Мое. Хочу!

Но и реализовав его, удовлетворив свою страсть, он не почувствовал облегчения и удовлетворения. Напротив; его желание обрело конкретные черты, звуки, запахи. Стоны и крики этой девчонки сводили с ума, ее запах и вкус кружили голову. Именно она. Именно с ней.

У него было много женщин, и красивых, и очень красивых. Они умели доставлять ему удовольствие. Некоторые любили его – и, разумеется, проявляли свою любовь и нежность, и страдали потом, когда наступала минута расставания, но эта девчонка отличалась от них ото всех.

Ей было хорошо с ним.

Он умел доставить удовольствие женщине, он как следует изучил женское тело и полагал, что душу знает так же хорошо. Он и в самом деле подумывал, что реализовав свою страсть, он услышит полный обожания голос девчонки, увидит восхищение в ее глазах и потеряет к ней интересе. Сначала уедет куда-нибудь, через полгода, год – разведется с ней, убрав с глаз долой.

Но черт ее дери, она не хотела смотреть на него с восторгом!

Не хотела таять, не хотела шептать слов-признаний, не хотела болтать всей той милой чуши, которую потом говорят женщины. Не хотела заботиться о нем, показывая себя с наилучшей стороны, не хотела нравиться ему еще больше…

Имя «Том», произнесенное ею в пылу ссоры, больно уязвило его самолюбие. После ночи, в течение которой она кричала от наслаждения столько раз, она еще может думать об этом слюнявом щенке?!

Если не так, то как заставить ее смотреть на себя глазами, полными восторга?

Как сделать ее такой же, как все прочие, понятной, скучной, как сделать так. Чтобы она надоела?!

- Как надо с тобой поступать, сладкая моя, подскажи мне?

Уже от самого себя трудно было скрыть нетерпение и дикое, неконтролируемое желание. От одного прикосновения к ее мокренькой щелочке от возбуждения в висках шумит. Язык, еще помнящий ее вкус, щекочет острый сосок на красивой девичьей груди, пальцы нащупывают другой и массируют его, слегка вдавливая в мягкую грудь, и девчонка начинает извиваться, словно змея, медленно двигаясь, противясь нарастающему удовольствию.

- Как ты хотела в первую брачную ночь, ммм?

Задыхаясь от возбуждения, он оторвался от ее груди и снова глянул в ее глаза, туманные от наступающего возбуждения.

- Как сделал бы твой Том. Мм?

Услышав любимое имя, девчонка вздрогнула, как от удара током, ее расслабленное лицо стало злым, светлые глаза потемнели от расширившихся зрачков.

- Не смейте произносить его имя! – взвизгнула она, мгновенно натянувшись струной, взбрыкнув.

От усилий ее лицо покраснело, но он с удовольствием и очень легко подавил ее бунт, прижав ее всем телом. Строптивая; непокорная; вырывается, словно не знает, что он может доставить ей наслаждение. Не хочет никакого наслаждения. Не хочет его – хочет своего сопляка, это полное ничтожество. И Гранчестер ощутил то, что раньше, наверное, ощущал лишь в ранней юности.