Я предпочитаю молчание и, не думая ни о чем, первая тянусь губами. Касаюсь колкой щеки. Облизываю. Чувствую привкус одеколона и горечь. Целую уголки губ. Скользя, захватываю губы полностью.

Рукой обхватываю шею Громова, второй дотрагиваюсь до волос, прижимая мужчину к себе еще крепче. Архисложно, но я перебарываю себя и шепчу:

— Артём, моя одежда начинает остывать, мне становится холодно. Сними ее… Согрей меня…

— Не вопрос.

Трепетный воздыхатель из Громова все равно что из меня головорез.

Мужчина хватается за края блузы и одним рывком раздирает вещь к чертовой матери. Крохотные пуговицы разлетаются на диван, падают на пол. Громов кладет ладонь на мою грудь. Прощупывает. Сдавливает.

Я извиваюсь от сильных прикосновений, но не ощущаю взаимной отдачи.

Поглаживаю широкую спину Артёма, борюсь со своими чувствами. Так хочется броситься в омут с головой и довериться. Забыть обо всем и просто любить.

— Помнишь, как ты брал меня тогда, в нашу первую и единственную ночь, Громов? Повтори. Сделай это со мной еще раз.

Я задыхаюсь от сильного напора мужских рук по телу. С Громовым по-другому не получается. Его ласки всегда жесткие. До дрожи и огня в груди. До изнеможения после. До следов на коже, словно черных меток безжалостного убийцы. Такие мужчины редкость. Они никогда не забываются. Шрамом отпечатываются на сердце.

Запрокидываю голову, подставляя шею для горячих поцелуев. Жгучих, царапающих. Напрягаю бедра и живот.

Артём прекращает близость, когда слышит стук в дверь кабинета.

— Гром…

Ну и сыч же ты, Замут. Вот будто назло приперся.

— Нельзя! — рявкает Громов.

— Там пограничники рыпаются. Задерживают поставку камней. Надо бы разобраться… — докладывает через закрытую дверь.

Артём с раздражением выдыхает. Одаривает меня взглядом и отстраняется.

— Сука… — и бросает взгляд на меня, — не ты, Фортуна, это я к слову. — Со спинки дивана хватает свернутый в рулон плед, кидает мне на колени. — Прикройся. Если твоя нога не перестанет болеть, к вечеру вызову врача. Ваша с дочерью комната здесь же, в конце коридора. — И он выходит из кабинета.

Я накидываю плед, выжидаю ровно минуту и осторожно крадусь к двери. Хромаю босыми ногами по мраморному полу. Больше усилий требуется, чтобы спуститься по лестнице. Я вижу Касыма и еще троих незнакомцев. Без Громова чувствую себя не так уверенно. Цепляюсь рукой за перила.

— Где моя дочь?

— Спит в игровой.

Какой еще игровой? В этом доме заблудиться можно. Столько комнат и все одинаковые. Стискиваю зубы и, терпя боль, перешагиваю последнюю ступень.

— Вероника Сергеевна, у вас вывих? Я могу помочь.

Касым более галантен и воспитан по сравнению с остальными мужчинами. Чисто на ментальном уровне и в манере подачи себя. Эдакий хитрый змей. Он очень похож на якутов внешне, но верен Громову.

— Как же?

— Я кое-что знаю из древней восточной медицины. Не бойтесь.

С опаской поглядываю, как Касым, улыбаясь, подходит ближе, протягивает мне руку.

— Сама доберусь, прости, не нужно.

И Касым тактично кивает. А можно ли мне вообще общаться с людьми из группировки Артёма?

Усаживаюсь в кресло. Касым пододвигает низкий журнальный столик, чтобы я смогла уложить сверху ногу, отходит к шкафу и, распахнув, достает аптечку.

— Ты доктор? Всех здесь лечишь?

— Нет, но для вас сделаю исключение. Успокойтесь, Вероника, доверьтесь.

Наблюдаю, как Касым поправляет мне штанину. Медленно обхватывает сразу двумя ладонями место травмы, а потом резко вправляет вывих.

— Ай!

— Тише, тише. Попробуйте сейчас пошевелить. Лучше?

— Гораздо… спасибо…

— Я наложу специальную мазь, которую изготовлю только для вас и тугую повязку. Скоро все окончательно пройдет.