Если в каком-либо уме затаилось убеждение, что дурно желать себе добра и искренне надеяться на удовлетворение, я отвечу, что это убеждение вкралось туда из философии Канта и стоиков и не имеет ничего общего с христианской верой. Действительно, если мы рассмотрим откровенные обетования вознаграждения и поразительную суть вознаграждений, данных нам в Евангелии, станет ясно, что наш Господь называет наше желание слишком слабым, а не слишком сильным. Мы нерешительны и поэтому играем с алкоголем, сексом и амбициями, в то время как нам предлагается вечная радость. В этом мы подобны невежественному ребенку, продолжающему лепить в трущобах пирожки из грязи, потому что он не может представить себе поездку к морю, которую ему предлагают. Нам слишком трудно угодить[5].
Это было написано черным по белому и полностью захватило меня: желать себе добра вовсе не дурно! На самом деле главная проблема людей заключается в том, что им очень сложно угодить. Они не ищут удовольствие с той решительностью и пылкостью, с какой должны делать это. Поэтому они довольствуются аппетитным пирогом из грязи, вместо безграничной радости.
В своей жизни я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь христианин, даже обладающий всеми достоинствами Льюиса, говорил, что мы не только ищем своего счастья (как сказал Паскаль), но и должны искать его. Наша ошибка не в силе нашего желания счастья, а в его слабости.
3. Третье открытие я нашел в проповеди Льюиса, но Паскаль выражает его яснее. Он говорит:
В человеке когда-то было истинное счастье, от которого сейчас остался лишь пустой знак, неясный след. Человек тщетно пытается наполнить этот знак тем, что его окружает, стремясь найти в отсутствующем ту помощь, которую он не получает в настоящем. Однако всего этого недостаточно, потому что бездонная пропасть может быть наполнена только безграничным и неизменным, то есть, собственно говоря, самим Богом[6].
Оглядываясь сейчас назад, я понимаю это так отчетливо, что не знаю, как я мог когда-то упускать это из виду. Все предыдущие годы я пытался сдержать глубокое желание счастья, так чтобы прославлять Бога, исходя из некоего «высшего», бескорыстного побуждения. Но теперь во мне стало пробуждаться понимание, что такая настойчивая и несомненная жажда счастья не должна подавляться. Ее нужно было насытить Богом! Все менее и менее странным для меня стало казаться то, что наше поклонение должно быть мотивировано исключительно счастьем, которое мы находим в Боге.
4. Следующее открытие я вновь обнаружил у Льюиса, на этот раз в его книге «Размышления над псалмами». Девятая глава этой книги имеет такое скромное название: «Слово о поклонении». Для меня оно воистину стало словом о поклонении – самым лучшим словом о сути поклонения, которое я когда-либо читал.
Льюис пишет, что в самом начале его христианского пути камнем преткновения для него было требование прославлять Бога, которое то и дело встречается в псалмах. Он не видел в этом какого-либо смысла; ему казалось, что Бог желает «нашего поклонения точно так же, как тщеславная женщина комплиментов». Он развивает свою мысль, указывая на свою ошибку:
Самый очевидный факт о поклонении – будь то Богу или кому-нибудь другому – каким-то странным образом ускользал от моего внимания. Я вкладывал в поклонение смысл, присущий комплименту, одобрению или чествованию. И никогда не замечал, что всякая радость, всякое наслаждение непроизвольно перетекают в хвалу… Хвала разносится по миру – любовники превозносят своих любовниц, читатели – своих любимых поэтов, любители прогулок – сельскую местность, игроки – любимую игру…