– Оставалось совсем немного… всего лишь дотащить эту тяжесть до дома…

Их дом – длинное сооружение из самодельных саманных кирпичей – по форме напоминал вагон или даже целый поезд. Мазанка была вытянутая, словно длинный поезд, где один вагон плавно переходил в другой. Дети еще часто сравнивали дом с колбасой. В начале этого длинного строения находились новые пристройки: зал, который одновременно служил спальней, кухня и прихожая – летом она превращалась в летнюю кухню.

В спальне было четыре окна, которые пропускали в комнату мягкий свет, особенно зимой, когда снег за окном отражал солнечные лучи. Пол во всем жилом доме был глинобитным, покрытым окрашенной в темно-коричневый цвет толью, гладкой и всегда холодной на ощупь.

Вдоль стен стояли три железные кровати с высокими спинками, на которые семья накидывала аккуратно сложенные одеяла. Рядом с одной из стен стоял массивный шифоньер, скрипучий, но надежный, как старый друг, а в углу притулилась ножная швейная машинка с коваными узорами на чугунном основании. На ней иногда лежали куски ткани или платья, которые мама не успела доделать.

Следом шла кухня, которая одновременно служила столовой. Здесь стояла варочная печка, а остальное пространство занимали простые нары, на которых сидя ела вся семья, а потом делали школьные задания дети. Очень часто там же спали.

Дальше была маленькая прихожая, тесная и скромная, но вместительная настолько, что в ней умещались и сапоги, и пальто, и даже крюк для мешков с картошкой. Там же была печка со встроенным казаном. Зимой в нем запаривали зерно для домашнего скота, а летом варили себе пищу.

За прихожкой шло самое темное и глухое помещение – старый дом. Там, посреди комнаты, находился заброшенный погреб. А в углу маленькая дверца вела в комнатку, где раньше жили бабушка с дедушкой. Старшие дети любили пугать младших, рассказывая, что в погребе и той каморке обитают Бабайка и другие злые духи.

После старой частью дома располагался сарай, который через узкий дверной проем соединялся с сеновалом с погребом.

Все эти помещения были соединены так, что можно было ходить между ними, не выходя во двор. В зимние месяцы, когда метель заносила улицу толстым метровым слоем снега, а морозы доходили до 30–40 градусов, такая планировка казалась настоящим спасением. Морозный воздух за дверью, казалось, оставался где-то далеко, а внутри мазанки всегда царили тепло и запахи дома – жареной картошки, сушеного сена и свежей выпечки…

С замиранием сердца Ёся пробежал холодный и нелюдимый участок дома, стараясь не задерживаться в нем ни на секунду.

В сарае напротив было совсем другое дело: тепло и оживленно. Слышалось мычание коровы, кудахтанье кур и довольное хрюканье свиньи. Протиснувшись между коровой Зорькой, привязанной в стойле, и ослихой Машкой, Ёся прошел дальше, к сеновалу.

На сеновале пахло летом и лугами. Запах свежего сена обволакивал все вокруг. Здесь находился еще один погреб. Этот погреб был тоже темным и без освещения, но, в отличие от того, что в старом доме, он не вызывал у мальчика страха. Оттуда всегда тянуло ароматами квашеной капусты и помидоров. В погребе лежали запасы картошки, моркови и свеклы, а на полках стояли банки с вареньем и компотами.

Ёся набрал ведро картошки, а потом, немного подумав, взял пару морковок. Он никогда раньше не видел, чтобы картошку жарили с морковью. Никто в их доме так не готовил. Но ему вдруг в голову пришла мысль:

– Это должно быть вкусно. Картошка, лук и морковь, – пробормотал он себе под нос, слабо улыбнувшись.

Сначала Ёсе пришлось почистить печь. Стараясь не поднимать лишнюю пыль, он совком аккуратно вытаскивал из холодной топки серую золу. Получилось два ведра. Первое он отнес в сарай – для кур. Они любили валяться в золе, избавляясь от вшей. Второе ведро мальчик вынес во двор, подальше от дома.