Стены – гладкие, серые. Освещение – нейтрально-белое, без тени. В углу – камера под чёрным стеклом. На столе – папка с делом. За столом – один человек в форме судьи, но без мантии.

Он не посмотрел на Даниэля. Смотрел в документ. Он уже знал, каков результат.

Сбоку стоял охранник – руки за спиной, лицо каменное.

Судья заговорил без вступления:

– Подсудимый Даниэль Мертан, гражданин Союза, 35 лет, обвиняется по статьям 203, 209, 211:

– сотрудничество с оккупационной администрацией,

– передача информации враждующей стороне,

– подрыв доверия к государственным институтам.

– Признал вину добровольно.

– Дополнительных слушаний не требуется.

– Право на защиту при рассмотрении дел особой категории не предоставляется, согласно Указу №17 от 12-го месяца.

Судья поставил подпись. Затем повернул страницу, прочёл, как будто впервые:

«– Рекомендованное наказание: 15 лет лишения свободы с направлением в колонию строгого режима.

– Основание: заключение оперативного отдела службы безопасности, код дела: П-9/24.

– Особых помилующих обстоятельств не выявлено.

– Поводов к отклонению рекомендации нет.»

Он поднял глаза холодные, бесцветные. Не злые – равнодушные.

– Приговор будет направлен в Комиссию особых дел для утверждения. На этом слушание завершено.

Он встал, собрал бумаги и вышел. Не попрощался. Не взглянул. Охранник подошёл и повёл Даниэля обратно.

Он стоял всё это время молча. Не было возможности говорить. Да и незачем – всё было решено заранее.

Но внутри он ощущал странную ясность.

Он не был уничтожен этим фарсом. Он наблюдал. Каждое слово. Каждый жест. Каждое отсутствие реакции. Он видел, как работает машина зла – без крика, без истерики.

И он думал:

"Если когда-нибудь я буду судить этот мир – я вспомню эту комнату. Не за боль. А за равнодушие."

Через два дня после приговора его вновь подняли утром. Без слов надели наручники, вывели во двор и загрузили в новый автозак. Теперь – в тюрьму этапного типа, куда свозили всех приговорённых. Здание старое, закопчённое, окна – заварены, над входом – облупленная табличка:

"Исправительное учреждение временного содержания №48-Б".

Это было место без названия. Про него не писали в отчётах, о нём никто не знал. Туда не приходили письма.

Он попал в четвёртую камеру второго блока на 10 человек. Вентиляции почти не было. Койки – двухъярусные, с ржавыми пружинами. Кто-то кашлял. Кто-то спал, не просыпаясь. Никто не спрашивал, за что.

Люди в этой камере были сломаны разной скоростью, но одинаково глубоко.

Здесь не было времени.

Свет включался и выключался вразнобой. Еду приносили нерегулярно – иногда дважды в день, иногда один раз. Книга – запрещена. Разговоры – редкость.

Однажды один из заключённых сказал:

– Если ты забудешь, кто ты – ты останешься здесь навсегда.

По ночам он не спал. Слушал, как скребётся крыса. Как кто-то бормочет сквозь сон. Иногда – как кто-то беззвучно плачет.

С другой – внутри что-то крепло. Что-то непричастное ко всему этому.В себе он ощущал двойственность. С одной стороны – он страдал, мерз, терял себя.

"Я не из них, но я с ними. Я не один из проклятых. Но я среди них, чтобы понять."

Глава 4. Судьбоносное решение

Зал заседаний был расположен в здании бывшего штаба Временного правительства, в центре столицы.

За огромным столом из тёмного дерева собрались представители всех ключевых структур: Министерства информации, Управления внутреннего порядка, Военной прокуратуры, Департамента идеологии, и, конечно, службы безопасности.

Председательствовал – генерал Талис Верегин, человек с ледяными глазами и безупречным галстуком.

– Господа, – начал он, не поднимая глаз от папки, – через двадцать семь дней страна будет отмечать годовщину Победы. Мы обязаны дать народу направление эмоций. Праздник не должен быть просто фейерверком. Он должен стать утверждением верности и ненависти.