Это означало только одно:

Он стал объектом, а не человеком.

Иногда они приводили других арестантов – чтобы он видел, как ломают других. Показывали, как один признал вину через 2 дня. Как другой умолял о смерти.

Он же молчал. Он не считал себя героем. Он просто не мог солгать. Даже если это ничего не изменит.

Однажды ночью к нему зашёл юноша – совсем молодой. Молча поставил еду, воды больше, чем обычно.

Когда Даниэль поднял голову, юноша прошептал:

– "Они боятся тебя. Потому что ты – не ломаешься. Ты больше человек, чем они."

Он ушёл. Через час – вместо него пришли другие и день снова начался с жестокости.

На стене, куда упирался его взгляд каждый день, Даниэль начал видеть лица. Может, галлюцинации. А может – память.

Лица студентов. Жены. Дочери. Иногда – лица тех, кого он не знал, но должен был спасти. И каждый вечер, перед тем как отключиться от боли, он шептал:

"Я всё ещё здесь. Если Бог смотрит – пусть не забывает. Пусть хотя бы Он помнит, кто я.".

Глава 3. Признание и земной суд

Он не знал, день или ночь.

Цепь тёрла кожу до крови, он больше не чувствовал боли – только глухое онемение.

Он почти не говорил. Почти не ел. Он терял себя.

В ту ночь было тихо. Никаких шагов, никакой еды. Только тень у стены.

Сначала он подумал – галюцинация, но она дышала.

– Даниэль,– раздалось внутри, не звуком, а мыслью.

Он открыл глаза. Перед ним стоял человек в чёрном, но лицо было как туман. Фигура колыхалась, как дым, но внутри – свет.

– Ты прожил, как человек. Ты страдал, как человек. Ты держался, как человек. Теперь ты должен – умереть, как человек, чтобы вернуться – как Посланник.

Он не понимал.

– Что ты?– прошептал Даниэль.

– Я – Вестник. Мы не являемся раньше срока. Ты выдержал. Ты не проклял. Ты не предал. Теперь ты достоин узнать: Ты – не просто человек. Ты был послан, чтобы испытать мир. Ты жил в нём, как все. Теперь – ты должен выбрать, достоин ли он Жизни.

Молчание.

– Но я не видел всего…

– Ты видел достаточно. Не истину – но боль. Не добро – но выбор. Теперь осталась последняя часть.

– Какая?

– Ты должен признать вину, которой нет. Ты должен принять ложь, чтобы пройти смерть. Только смертью ты вернёшься на Высший Суд. И только тогда скажешь: Этот мир – заслуживает ли он Жатвы? Или – Искупления?

Он молчал. Это не был приговор. Это был выбор. Он мог отказаться, мог остаться в цепи – навсегда. Мог умереть случайно, мог – сойти с ума.

Но он прошептал:

– Я…Сделаю это. Если хоть одна душа ещё светится – я отдам свою.

Тень кивнула. Камера озарилась мгновенным светом. На мгновение цепь исчезла. Он встал – и упал снова. Слишком слаб.

Через три дня он подписал признание. На допросе он сказал:

– Да. Я виновен.

Они не удивились – они улыбнулись. Система не понимала, что он больше не боится.

Через несколько недель после признания вины, охранник вызвал его по фамилии.

– Готовься. Суд в области. Едешь завтра.

Даниэля посадили в закрытый автозак, к которому он шёл с мешком на голове.

Дорога длилась трое суток. По документам – 200 километров. Но с пересадками, проверками, обысками – это ощущалось, как тысяча.

Он не знал, куда именно его везут. Они говорили только названия остановок.

Тюрьма в областном центре была строгой, с серыми стенами и стальными воротами. Местные называли её "Шепчущий завод" – за толстые стены, где даже крик не проходил наружу.

Заседание состоялось в закрытом здании Комитета особых дел, в глубине промышленного квартала, рядом с заброшенной фабрикой. Никаких надписей. Только номер на двери: "Блок-2/6".

Один судья. Один охранник. Одна папка.

Зал не был залом. Он больше напоминал комнату для допросов, только чище.