Шапан слегка спадал с плеч, а тюбетейка, уже давно потерявшая свой первоначальный цвет, была как символ его прежней, кочевой жизни. Ветер играл полами шапана, обнажая измятые и пятнистые штаны, которые Жаксылык то и дело пытался поправить. Его лицо, вытянутое и словно старше своего возраста, говорило больше, чем он мог бы объяснить словами. Глаза – большие, карие, но уставшие и потухшие – всё ещё пытались найти в этом новом месте надежду. Тонкие губы сжимались в линию, будто он пытался скрыть своё беспокойство и растерянность. Его босые ноги, обутые лишь в тонкие, поношенные сапоги, гулко отбивали шаги по пыльной дороге. Шум города был для него непривычен – голоса зазывали из лавок, стук колес телег, смех детей, доносящийся издалека. Но всё это казалось чем-то далеким, будто не из его жизни. Город уже не казался таким приветливым, как это было утром. Он шагал, опустив голову, изредка поглядывая на грязные концы своего шапана, которые трепал ветер. Ладони, сцепленные за спиной, выдавали его напряжение. Он словно пытался держать себя в руках, не позволяя панике взять верх.

Сквозь уличный гомон слышались разговоры – кто-то договаривался о покупке товара, кто-то спорил о цене. Жаксылык прислушивался, но не задерживался у витрин, не останавливался, чтобы рассмотреть вывески. В его голове всё ещё звучал лишь один вопрос: «Где найти работу? Куда податься?»

Жаксылык был одиноким в этом городе. Он шел налегке, без всякого груза, как будто прошлое уже не имело для него значения, а будущее пока ещё не определилось. Вся его фигура была воплощением смирения и отчаяния человека, который оторвался от родных краев, но пока так и не нашел опоры в новом мире.

Иногда он ловил движение краем глаза – кто-то шел ему навстречу или обгонял, но он не поднимал взгляд. Ему казалось, что, встретившись глазами с кем-то, он почувствует ещё большую беспомощность. Его хрупкая надежда на новую жизнь и без того держалась на волоске. Жаксылык не знал, куда идет, но внутри тлела крохотная искра – может, за следующим поворотом его ждет шанс.

К вечеру ноги Жаксылыка гудели от усталости. Он уже не мог отличить одну улицу от другой, всё смешалось в его голове: вывески лавок, запахи уличной еды, городской шум. В карманах было пусто, а в душе – тяжесть, словно груз неизвестности давил сильнее с каждым шагом. Он понятия не имел, где проведет ночь, но холодный ветер и надвигающиеся сумерки подгоняли его искать хоть какое-то укрытие. Его взгляд зацепился за небольшой дровник у стены дома. Между грудами колотых поленьев и сложенных дров было достаточно места, чтобы укрыться от ветра. Не раздумывая долго, Жаксылык залез внутрь, прячась от посторонних глаз. Дрова пахли сыростью и лесом, но это было лучше, чем ночевать под открытым небом. Он сел, подтянув колени к груди и укутавшись полами своего шапана. Живот громко урчал, напоминая о том, что весь день он не ел ни крошки. В памяти вдруг всплыла утренняя трапеза в доме купца, где он гостил по прибытию в город. Тогда, за столом, он выпил только кисюшку кумыса, не притронувшись к еде. Теперь этот завтрак казался ему чем-то нереальным, как будто он случился в другой жизни. Слюна скопилась во рту, но реальность тут же вернула его в настоящее – желудок урчал, но еды не было. Он сидел в дровнике, слушая, как снаружи утихает дневная суета. На улицах становилось всё темнее, лишь изредка раздавались шаги или голоса прохожих. Жаксылык крепче закутался в шапан, пытаясь согреться и унять голод. Он думал о том, что новый день должен принести хоть какие-то новости. Главное – дожить до утра. Жаксылык чувствовал, как каждую минуту ночи его тело было на грани усталости. В голове звенели мысли, которые не отпускали, не давая ему покоя. Было холодно, его тело жалобно отозвалось на холодный ночной воздух, но еще больше мучила его пустота в животе, от которой уже не оставалось сил. Он лежал на жесткой подстилке, с надеждой, что хотя бы завтра его жизнь изменится. Но ночь была долгая, и, как только первые лучи рассвета начали прокрадываться через небольшое отверстие, Жаксылык смахнул с лица остатки сна и, не раздумывая, вскочил.