На оставшемся пути ничего не мешало, только крутой подъем усложнял путь. Шли молча, каждый думал о своем.

Добрались до вершины холма и по гребню повернули направо, к той самой большой шелковице. Уже под деревом кустов и крапивы не было. На земле лежало много переспелых ягод, над которыми жужжали пчелы. Чуть в стороне лежал ствол упавшего дерева, на нем мы с нетерпением расположились и от усталости вытянули исцарапанные пыльные ноги.

Эх! Какая красота!

Ковёр созревшей ржи расстилался золотом от наших пяток прямо к подножию холма, до той самой дороги, которую мы еще недавно перебегали. Серой ленточкой она разделяла поля, а дальше простиралось поле кукурузы. За ним разноцветными полосками раскинулись огороды, которые затем уходили вправо и перерастали во фруктово-ягодные сады селян. С высоты проглядывались скотные дворы, крыши жилых домов и застроек. А уже за ними, вон там, за деревьями, текла тихая речушка Ольховая Говтва. Над всем этим разнообразием красок степенно проплывали корабли белых облаков различных форм в лазурном океане небосвода.

Мы с братом даже ахнули. Сколько раз ни сидели под шелковицей, а никогда не обращали внимания на ту красоту, которая нас окружает каждый день.

Так мы просидели минут пять, пока не глянули на наш двор на двор, где живем. Теперь можно сказать – жили. Ведь мы в бегах и временно без места жительства.

Издалека было видно, что на пожар сбежались все соседи в округе. Огонь уже потушили, но над нашим садом еще оставались следы дыма, ветер не всё разогнал. Было видно, что люди вилами растаскивают сено по сторонам. Людей оказалось много, и кто где кто с такого расстояния невозможно было рассмотреть.

– Смотри-ка, потушили. Интересно, много сгорело? Может, совсем чуть-чуть? – рассуждал Серега.

– Хорошо, что не всё, – вздохнул я.

– А про нас прознали?

– Думаю, да. Точно заметили – все там, а нас нет. Да не до этого пока.

– План работает, к вечеру будут нас уже всем селом искать. Денек-другой пересидим, и можно идти домой.

– Ага, если нас не найдут раньше…

Так мы просидели где-то с час. В нашем дворе и около сеновала суета прекратилась. Все разошлись.

В животе заурчало.

– Это у тебя? – прервал молчание Серега.

– У шелковицы.

– Тоже кушать захотелось.

– Пошли ягод поедим.

Налопались спелых ягод от души. Даже покидались ими друг в друга, испачкались фиолетовым соком. А еще я в шутку Сереге ягоду раздавил между глаз, и у него осталось на лбу пятно, как у индусок. Выглядел он просто ужасно! Раздавленная ягода прилипла к коже, добавила колорита к царапинкам и грязным пятнам на лице. Хотелось заржать на все село, так что я еле удержался. Брат обидится.

– А помнишь, дед рассказывал, что здесь во время войны пушки стояли? Прямо тут, на вершине. А фашисты оттуда, с трассы пришли.

– И все погибли, – добавил брат.

– А вон в тех деревьях снайпер немецкий сидел, – я ткнул пальцем на лесную поросль на окраине села.

– Помнишь, еще дед говорил, как его фашист выпорол?

– Помню. Он у него противогаз стащил и в туалете спрятать хотел. А фашист там сидел. Вот и попался ему.

– Точно, он еще говорил, мол, повезло, что оружия не было. Так бы пристрелил.

Каждый из нас представил эту опасную картину. Мы помолчали, попытались себя поставить в такую ситуацию.

– А вот все-таки интересно, деда прутом от сирени выпороли? Может, из-за этого он чуть что – за хворостину хватается? – прервал тишину брат.

– Не, думаю, его по-взрослому – ременякой.

В безделье мы провели еще часа полтора-два. Становилось всё скучнее. Села жили своей жизнью: одни куда-то ехали, другие работали в огороде, кто-то косил траву, пас корову или строил что-то во дворе.