Здесь Лакан изложил свое переосмысление валлоновских опытов с зеркалами. Прежде всего, психологический опыт Валлона у Лакана стал теорией воображаемой организации субъекта. Валлон был гегельянцем, но не кожевианцем. Становление индивида субъектом, считал он, имеет характер «естественной диалектики», представляющей собой разрешение противоречий и конфликтов. Для Валлона определяющей была гегелевская категория сознания, в то время как французская традиция рассматривала сознание статически, как «видимую» часть подсознания. Опыт с зеркалом, по Валлону, демонстрировал диалектический переход от видимого к воображаемому, а затем от воображаемого к символическому. Лакан рассматривал этот переход под углом бессознательного и сознания, утверждая, что видимый мир, где конституируется первичная самотождественность Я, не содержит другого. Он сохранил валлоновское понятие Воображаемого, но стал понимать его в свете гегелевской категории негативности, а «естественную диалектику» заменил негативистской версией борьбы за признание, в которой только и может возникнуть категория другого. В этой трансформации валлоновского учения можно усмотреть отказ от позитивности в пользу негативности: по Кожеву, природное существо, то есть человек как животное, является всецело позитивным; негативность возникает вместе с человеческой историей. Таким образом, лакановский отказ от позитивности в пользу негативности означает отказ от биологизма и обращение к исследованию психических структур вне зависимости от органических функций. Э. Рудинеско говорит, что у Лакана «валлонизм реинтерпретируется с точки зрения фрейдизма, переработанного в терминах кожевизма»[105]. На наш взгляд, Фрейд здесь совершенно ни при чем, поскольку такая реинтерпретация целиком и полностью зависит от гегельянства Кожева.

Лакану пришлось несколько раз переделывать этот текст, и тем не менее он остается одной из самых тяжелых для чтения работ. По-видимому, причина заключается в том, что Лакан оторвался от стиля старой психиатрической школы, но еще не пришел к собственному языку. В этой большой статье перемешаны элементы психиатрии, психоанализа и гегелевской философии. Лакан свободно пользуется терминологией М. Клейн и в то же время акцентирует юнгианский термин «имаго», приобретающий для него все большую важность. В социологическом анализе семьи он смешивает гегельянское представление о «конце истории» с идеями Коллежа социологии. Но особенно явственны здесь следы чтения работ немецкого биолога Я. фон Векскюля, который в начале XX в. утверждал, что отношения всякого животного (в том числе человека) с окружающей средой должны осмысляться как интериоризация этой среды. Поэтому и социальное существование человека определяется специфической деятельностью, порожденной интериоризацией элементов социальной среды.

Борьба с «отцовским имаго» и заявления о крахе семьи, поражавшие читателей энциклопедической статьи Лакана, были в значительной мере выражением личных переживаний автора. В 1938 г. Лакан снова влюбился, на сей раз – в Сильвию Батай, которая разошлась со своим супругом Жоржем Батаем, но официального развода еще не получила.

Батай живо интересовался психоанализом и побывал на кушетке у А. Бореля, одного из основателей Парижского психоаналитического общества. Как раз во время прохождения анализа он познакомился с Сильвией Макле. Встреча произошла в мастерской Раймона Кено. Сильвия оказалась там благодаря знакомству с Теодором Френкелем, который был женат на сестре Сильвии Бьянке.