Я вернул фломастер Шреку и, как велел Капитан, завопил:

– Отсоси, Шрек! Шрек, отсоси!

Все отделение меня поддержало. Из соседних палат доносились нечленораздельные звуки тех, кто не мог говорить, или слышал то, что им подсказывали другие, свои личные, голоса. Поначалу мне нравилось быть в центре внимания, запевалой на концерте. Но терпение мистера Шера быстро кончалось.

В тот день он вошел в палату и из-за спины, как врач прячет иглу, достал дубинку. Она была резиновой, но я чувствовал, что в меня впиваются металлические щупальцы медузы и жалят, жалят, пока я не потеряю сознание. Какое-то время из коридора я слышал свист, оскорбления в адрес санитара. Но скоро все стихло. Перед тем, как отключиться, до меня дошла единственная в то время трезвая мысль. Капитан этого и добивался.

Я проснулся, услышав скрип лестницы. Дог спускался, чтобы покормить меня.

Несколькими часами ранее он щелкнул пальцами, и черный как уголь кот перерезал веревки на запястьях и щиколотках. Мы договорились с Догом, что на какое-то время я останусь в подвале, пока он не будет полностью во мне уверен. За стулом, на котором я провел связанный больше суток, лежал матрас и было отверстие в полу, из которого сквозило всякий раз, когда открывалась дверь наверху, и несло помоями так, что кружилась голова. Но я быстро привык. Моей способности выживать удивлялись многие врачи. Я не стонал от боли, даже когда мистер Шер сломал мне четыре ребра. Я не жаловался на условия и еду, как это делали многие в больнице. Меня не интересовало происходившее вокруг, все мое внимание занимали внутренние дрязги, грязные споры с Капитаном, когда я уже мог вставить слово поперек.

Я нащупал в кармане пачку сигарет. Осталось всего две. Стоило бы приберечь их на экстренный случай, если Капитан вновь закричит, но я не мог ждать. Тело ломило без дозы никотина.

Пламя зажигалки лизнуло кончик сигареты, и я затянулся. Выдохнул и тут же вдохнул носом. Когда я лежал в психушке, сигареты были ценнее туалетной бумаги, поэтому я научился дважды курить одну сигарету. Для пациентов это было веселым фокусом – дым казался им тряпкой, какую я доставал из горла и протирал ею мозги.

– Возьми, – сказал Дог, протянув поднос с тарелкой и кружкой. От обеих поднимался пар.

– Спасибо.

Я поставил поднос на пол и посмотрел на то, что старик называл едой. Серо-зеленая клейковина с комочками была размазана по тарелке, из которой торчала погнутая алюминиевая ложка в царапинах. На поверхности напитка были нефтяные разводы, плавало нечто похожее на опилки. Я никогда не был привередливым, но мысль о том, что Дог приготовил это из чего-то съестного, выворачивала наизнанку мои внутренние органы. Я отодвинул поднос к стене, чтобы не вдыхать даже паров этой адской кухни.

– Думаю, на сегодня мне хватит сигареты, – сказал я.

Старик ничего не ответил и сел на лестнице.

– Я должен объяснить, в каком месте ты находишься. Когда ты окажешься снаружи, ничто не должно вводить тебя в заблуждение. Но, поверь мне, каждая крупица будет стремиться к этому.

Я докурил и бросил сигарету в выгребную яму. На мгновение я почувствовал, как горлу подступает улыбка, но подавил ее. Я подумал, что окажись на моем месте нормальный человек, он бы сошел с ума. Так что можно считать, мне повезло.

– История этого места насчитывает больше двух сотен лет. В 1797 году на гору Фэйт поднялся первый человек, его звали Джек, и вскоре он основал общину. Она состояла поголовно из преступников, каким не нашлось места в человеческом обществе.

Рассказ Дога прервала дрожь. Все вокруг затряслось, со стен посыпалась пыль, посуда загремела на подносе. Я вжался в матрас, тогда как старик сидел неподвижно. Пальцы и колени его дрожали, но они делали это и без землетрясения.