Мать боялась пошевелиться, боялась выпустить сына из объятий. Вдруг он исчезнет.

Боже! Какое это счастье-то – быть с сыном. Она никогда не была счастлива, как в эту ночь. В одно мгновенье промелькнула мысль, была ли она ласкова с ним в детстве? Оказывается, это ни с чем не сравнимая радость ласкать сына, держать его в своих объятиях, называть добрыми словами.

А знала ли она эти добрые слова? Вряд ли. Ласкала ли она его в детстве? Нет, она этого не помнит. Помнит только одно, как лезла пьяная к нему, чтоб поцеловать, как его провожали тогда в армию, а он отталкивал ее огромными ручищами. Мать мешала ему взять кружку с водкой, которую протягивал Петюня, сосед и дружок с детства.

За что Бог наказал её? За что? Ведь она верующая, знает много молитв. Ни одни похороны, поминки, святые праздники не проходят без нее. Люди одаривают ее деньгами и подарками. В эти дни она не пьет. Строгая и чисто одетая, сжав правую руку с левой, она идет по деревне с сознанием выполненного долга. Но в такие дни сын к ней не приходит. Почему?

И чтобы вновь видеть Витюню, ей надо много выпить. Сын хоть редко, но появляется, печальный и молчаливый. Однажды ей показалось, что Витя пообещал сказать ей, кто и как его убил. Эта мысль настолько ее захватила, что она стала пить днём.

Пусть он придет, пусть скажет, что с ним произошло той декабрьской ночью…

Тогда муж находил ее на перекрестке, тащил бесчувственную домой, долго бил ее податливое мягкое тело, рвал жиденькие волосы, но разжиженная водкой, она, казалось, неспособна ощущать боль.

– Что ж ты, тварь, вечно валишься на перекрестке! Заползи куда-нибудь под забор, чтоб тебя, суку, не видели, и сдохни, сдохни!

– Перекресток. Перекресток… Правда, кто ее толкает туда, какая сила?

И вдруг осенило ее полупьяную голову: в деревне только один перекресток. Один дом давно сгорел, пьяная семья не смогла выползти из пекла. В доме напротив живут три бабы. Наискосок – детский сад, а вот четвертый дом, желтая, грязная изба. Вот тут убили Витька, тут…

И она пьяная стала ползать к этому дому и кричать проклятия. Вечером, среди тишины, вдруг раздавался ее пьяный крик: «Это вы убили моего Витю!»

Она рычала. Выла, скулила. Но никто не выходил. Злосчастный дом молчал. Света в нем не было, темнота окутывала его, словно коконом. Валя выла до тех пор, пока не падала без чувств. Однажды, придя в себя она вдруг почувствовала, что у нее трясутся голова и руки. Правая рука тряслась сильнее, она стала сжимать ее левой.

– Вите не нравится, как я его обнимаю. Рука бьет его… – вздыхала она. – Вот уж давно не приходит, и не с кем поговорить, – жаловалась Валя в магазине.

На нее смотрели угрюмо и со страхом. Когда она уходила, начиналось обсуждение.

– Все Валюша сочиняет. Чо она может видеть. Зальет глаза, и на тебе: Витек является!

– Не скажи, сны бывают даже у пьяниц. Да они просто не помнят их.

– Сочиняет она все.

– Богомольная Валюша. Вовка, муж ее, говорит, что просит она у Бога такого сна, чтоб Витек пришел домой.

– Как дурил в детстве… не думал, что всем горе приносит. Бог все видит. Ночью горбатой весь рот порвал…

– В милиции доказали, что это не он.

– Сладу с ним не было. Каково бедной Лене было, когда он её внука подмял. Бедный малец… Каково его матери…

– Валька ведь тоже мать, какая-никакая.

Об убийцах Вити не говорили, потому что рядом была продавец, жена Федюни – хозяина желтой грязной избы.

Теперь проходя через перекресток, она останавливалась, слезящиеся бесцветные глаза смотрели куда-то вдаль, она что-то шептала. После тяжелых запоев она жаловалась не на здоровье, а на то, что Витюня к ней больше не ходит.