– Так точно, – отдал я честь отъезжающим на другие позиции офицерам и Фредерику фон Манштейну. Схватив монокуляр и определив расстояние, я быстро произвел расчеты. Через короткое время обе наши батареи были наведены на неприятеля, ничем пока себя не выдававшего. Вскоре под нами задрожала земля. Тысячи уланов, гусаров и кирасиров в разноцветных мундирах с саблями, засверкавшими под лучами яркого солнечного света, пиками, вытянутыми впереди своих резвых коней, устремились в лобовую атаку. И тут же с указанной возвышенности потянулись вверх клубы дыма, рвущиеся из двух сотен стволов, а ветерок через мгновенье донес грохот пушечных выстрелов. Артиллерийские расчеты австрицйев имели хорошую выучку. Гулко ухающие, тяжелые снаряды вздымали груды земли, сносили всадников и коней, как кегли на узкой, деревянной дорожке. Противно визжащие гранаты разрывались на мелкие осколки, дырявя тела и головы несущимся без удержу вперед всадникам.

– Огонь! – дал я команду ждущим в нетерпении канонирам. Все снаряды легли в цель. Две тяжелые пушки перевернуло, как детские игрушки. Старый канонир Отто, стоявший рядом, удивленно покачал головой и громко крикнул: «Удачливый вы, лейтенант!» Вторым залпом мы снесли еще две пушки врага. Тут я заметил, что на вражеской позиции, собравшаяся кучка офицеров стала бурно что-то обсуждать, показывая руками в нашу сторону. Тотчас десять орудий развернулись и стали брать нас на свой прицел. Начиналась смертельная дуэль. Пока я вносил поправки и отдавал приказ канонирам, враг начал пристрелку из двух орудий. Снаряды легли метров в пятидесяти от нас. Значит, сейчас внесут коррективы, а потом держись. «А вот я по вам, без пристрелки… Огонь»! Наши снаряды снова легли точно в цель. Три вражеских орудия вместе с расчетами разметало по сторонам.

– Меняем позицию! – едва успел скомандовать я, как под нами ходуном заходила земля. Попадание врага было точным. Хотя орудия не пострадали, но четверых солдат третьего расчета первой батареи мы лишились. Увидев их останки, повисшие на лафетах, стволах, колесах, оторванные головы, вскрытые животы, к своему удивлению, я не испытал ни рвотного рефлекса, ни содрогания в мозгу.

– Убрать в сторону убитых! Очистить орудие!.. Батарея огонь! – жестко скомандовал я. Менять позицию не имело уже смысла. Мы перешли на беглый огонь. Кто кого. Каждое точное попадание вызывало ликование. Убить, уничтожить, больше и быстрее. Я уже не задумывался, что при этом кто-то лишается отца, брата, сына. Вот как быстро черствеет душа на войне. Слава Богу, вскоре конница прорвала оборону австрийцев, и они стали незамедлительно оттягивать артиллерию назад. Зато нам пришлось выдвигаться вперед. От нашей роты осталось чуть больше половины. И вот уже в конце сражения, когда стало понятно, что наша взяла, рота австрийских гренадеров кинулась в свою последнюю атаку отчаяния. Великан-гренадер, с широко разинутым в крике ртом, несся на меня с винтовкой и длинным, примкнутым к нему штыком. Я четко видел его лицо, покрытое шрамами. «Вот моя смерть», – промелькнуло в голове. А когда картечный заряд разметал его на мелкие кусочки, словно и не было на земле такого человека-великана, всё, что я мог вымолвить, было: «Господи, помилуй меня грешного».