Пицца была отменной.

– Джо утверждает, что итальянцы рвут на себе волосы от отчаяния, когда пробуют его пиццу, потому что его пицца гораздо лучше итальянской, – Мария усмехнулась, откусывая идеально ровными белыми зубами кусок маргариты. Горячий сыр обжег ей язык, и она смешно высунула его, пытаясь остудить.

– Мм, это самая вкусная маргарита, которую я пробовала, – от наслаждения я закрыла глаза. Томатный соус был превосходным – в меру соленым, с легкой кислинкой и умеренной сладостью, а тесто тонким и хрустящим. – А я ела ее и в Италии, и во многих других странах, – я облизала соус с пальцев и потянулась за другим куском.

– Готова поспорить, что ты никогда не пила с пиццей самый идеально подходящий ей напиток, – Мария хитро подмигнула, – что тебе в Италии наливали, а? Белое или красное?

– По-разному было, и то, и другое, – впервые в жизни я уплетала пиццу за обе щеки.

Мария вытащила из холодильника две стеклянные бутылочки и одну протянула мне.

– Это что, кола? – я удивленно подняла брови.

– Это – идеальное дополнение к пицце, – она ловко открыла крышку кольцом и глотнула.

– И-де-аль-но, – выдохнула она.

– Но я не пью колу, в ней столько сахара.

Мария откупорила и мою бутылку и всунула мне в руку.

– Пей!

Я дожевала кусок пиццы и глотнула колу.

– Идеально! – повторила я, блаженно прикрыв глаза.

– Кстати, Джо – китаец, – Мария собрала коробку и бутылки в мусорку. – Мусор выставляем по четным числам возле пиццерии.

Я не знала, какая информация удивила меня больше, поэтому промолчала.

– Вечером покажу прачечную, где я стираю. Вот твои ключи. Бойфрендов не води сюда, – она чмокнула меня в щеку и упорхнула.

У меня был выходной в ресторане. Вещи из сумки я достала за две минуты. В квартире было чисто, так что не найдя себе дела, я решила прогуляться и изучить новый район.

Возле арки на Вашингтон-Сквер шумел фонтан. Я не спеша обошла его и увидела козырек кофейни на углу напротив парка. Горячий кофе – отличный спутник в прохладный дождливый день. Осторожно прихлебывая американо с молоком, я пошла по улице.

Эта часть Манхеттена была совсем не похожа на центр. Двух и трехэтажные домики из темно-коричневого кирпича, крылечки с коваными низенькими заборчиками, маленькие кафешки, кажется, только для своих клиентов-соседей, были как будто не из Нью-Йорка. Даже ритм жизни здесь был свой – размеренный и неторопливый. Я не заметила, как сама стала идти медленнее. Мне нравился этот дух спокойствия и тишина.

В очередной раз свернув за угол, я заметила девушек на одном из крылечек. Я остановилась посмотреть.

Высокая тонкая блондинка с шикарными длинными волосами позировала со скучающим выражением лица. Другая девушка щелкала затвором с невероятной скоростью. В один момент она перестала щелкать и внимательно разглядывала что- то в камере. На ее лице можно было заметить сочетание разочарования и легкого раздражения.

– Николь, это никуда не годится, – девушка с фотоаппаратом говорила с легким акцентом, и я готова была поспорить, что ее акцент был русским.

– В тебе нет эмоций! Ты в Нью-Йорке. Сделай что-нибудь смелое, сумасбродное!

– Что? Я и так стою полуголая на чужом крыльце, – голос белокурой девицы был неприятно писклявым.

– Ты же модель!

– А ты – фотограф!

– Да, я фотограф. Но снимать манекен бесчувственный не собираюсь. Или оживаешь прямо сейчас и работаешь, или катись к черту!

– Все думают, что моделям легко. А ты вот сама попробуй попозируй на таком холоде в открытом платье, – блондинка надула губки и скривилась, как будто сейчас заплачет.

– Держи камеру и нажимай сюда, когда скажу, – девушка-фотограф вручила блондинке фотоаппарат, скинула кожаную куртку, стянула свою кепку, из-под которой хлынул каскад темных блестящих волос, резким движением она сняла футболку, лифчик и кинула их на тротуар, подняла руки, поддев ими волосы и скомандовала: «Жми».