Артем раздраженно потер уставшие веки. Внутри пружиной вытягивалась в полную силу какая-то болезнь, бесконечно гудела голова. Он машинально потянулся за телефоном – проверить время. Разблокировав экран, на мгновение замер.

Та самая фотография.

Застывшие на снимке он, Кирилл и Ксюша. Возникли, как неуместное воспоминание, которое только добавило ощущение жара. Стоят на фоне дачного домика в Приозерном на утренней, еще залитой росой лужайке. В тот момент, когда все казалось гораздо проще. Июль, отпуск, звонкий смех Ксюши, Картошка – маленькая собачка Артема на руках у девушки. Веселый белый комок, прижатый к груди, как самое близкое сердцу существо.

Ксюша с фотографии смотрела прямо на Артема. Сидящего тут, в жаре и раздумьях. Чуть приподняв голову, чтобы подмигнуть в камеру.

Сердце пропустило удар. И тут же послышался ледяной голос здравого смысла. Артем поспешно отвел взгляд от экрана, заставляя себя удержаться в моменте. Сосредоточься, Распутин, таблица сама себя не высчитает. Это был просто глупый поцелуй. Невинный, ничего не значащий. Молодые девушки всегда тянутся к тем, кто старше. Доверяют, ищут опоры.

Угомонись и считай, препод.

Прокашляв осипшее горло, Артем без энтузиазма пролистал таблицу вверх и вниз. Потом выругался так, что университетские стены бы его осудили. Но слава богу, в коридоре никого не было. Никого, кроме молодой преподавательницы с его кафедры, которая сейчас расхаживала туда-сюда, громко ругаясь с управляющей компанией по телефону.

– Воды нет!

Елизавета Витальевна внезапно возникла в дверном проходе. Ее голос пробежал куда-то вглубь черепа неожиданным перепадом громкости. Никонова замерла, все еще требовательно глядя в телефон. Волосы собраны кое-как, подвязанная корявой шпилькой прядь выбилась и пересекла лоб.

– Дела. – Распутин сосредоточенно хмурился, проверяя, чтобы эксель нигде не выдал финт ушами.

– Ну, не вымою я гнездо на голове! – продолжала громко восклицать Никонова. – Артем Григорьевич, я в туалет сходить не могу!

– Сочувствую.

Последняя ее фраза прокатилась по коридору звонким эхом. Из лаборатории по соседству выплыл пожилой профессор. Увидев Елизавету, нервно кашлянул, почтительно закрыл дверь и двинулся прочь. Спина его скрылась за поворотом, оставляя за собой лишь пересуды. Никонова смущенно прикрыла лицо рукой, понимая, что крикнула громче нужного. Артем тихо посмеялся.

– Ужас. – Елизавета Витальевна посмотрела на удаляющуюся спину ученого. Потом перевела взгляд на Артема. – Так, нужно взять себя в руки. Что у нас с нагрузкой?

– У нас! – громко передразнил Распутин и вскинул взгляд. – У нас! Садись и считай, почему я один страдаю?! Елки-палки, Лиза, ни украсть, ни покараулить…

Она цокнула, взяла стул и демонстративно придвинулась ближе. Посмотрев на таблицу, нахмурилась. Распутин тут же осознал, что помощи от нее будет примерно столько же, сколько от открытого окна, которое должно было освежать воздух.

– Вам не жарко? – спросила Никонова, кивая на плотные брюки и рубашку, застегнутую на все пуговицы.

– Мне было бы жарко в любом случае. – Артем хрипло прокашлялся. Голова гудела все сильнее, а растущая лихорадка плавно забиралась в мысли. – Знаешь что, я передумал, отсядь. Кажется, у меня температура.

– Артем Григорьевич, вы же не разболеетесь прямо перед началом учебного года?

– Именно это я и планирую сделать. – Он вздохнул и размял шею. – Высчитаю вам нагрузку, отдам в деканат и пойду отлеживаться всю первую неделю занятий.

– Тогда я не буду отсаживаться, кашляйте бодрее. Я теперь тоже намерена пропустить первое косое расписание, которое выкатится с тысячей наложений.