Ксюша выбралась из кровати, собирая одежду. Вещи, оставленные слишком далеко от обогревателя, словно специально напитались ночной сыростью, сделавшись еще прохладнее. Укутываясь в свитер, она зашла на веранду и тут же сморщилась от утреннего холода. Пронизывающий осенний воздух ущипнул ее и без того заледеневший нос.

На влажной траве сосредоточенно отжимался Артем, выдыхая через зубы каждое свое движение. Его галоши тихо поскрипывали, а растянутые семейники казались чем-то совершенно неуместным и забавным. Но сам Распутин оставался абсолютно серьезным. Руки ритмично уходили в траву, губы шептали угловатый отсчет:

– Двадцать пять… Двадцать шесть…

Ксюша остановилась рядом, грея ладони в ткани свитера. Взгляд скользнул по напряженной фигуре Артема.

– Очень брутально, – рассмеялась она.

– Что именно? – Распутин чуть повернул голову, продолжая размашисто отжиматься. – Двадцать семь…

– Ну, галоши твои, семейники и «Буратино» на фоне. – Ксюша кивнула в сторону магнитолы, который возле окна трещала знакомой песней.

Артем коротко рассмеялся. И внезапно вскрикнул – на его спину запрыгнула радостная Картошка, которой надоело одной гулять по огороду.

– О, утяжелитель! – Распутин ощутимо напряг спину и слегка замедлился. – Елки-палки, Картофель, у тебя лапы мокрые!

– Так роса!

– Колбаса. – Артем поморщился, но не сдался. Он сделал еще несколько отжиманий, пока Картошка уютно устраивалась на его широкой спине. А потом громко засмеялся.

– Что? – Ксюша усмехнулась.

– Убери с меня этого таракана!

– Ну, ладно. – Ксюша подошла и мягко сняла Картошку со спины Артема. Поставив собаку на землю, погладила ее по голове. – Иди мучай Кирилла, он как раз оделся.

Артем, в свою очередь, встал, отряхнул колени и руки. Глядя на него так близко, под этим слепящим утренним солнцем, Ксюша нежно улыбнулась. В дурацких галошах, в растянутых семейниках, перепачканный, он казался ей невероятно трогательным. И почему-то до громкого стука сердца – красивым.

Распутин тут же направился к столу у рукомойника, на котором стояли старые зеленые кружки и пластиковый тазик. Среди всего этого хаоса лежал небольшой букет, который Ксюша даже не заметила. Артем поднял его, подержал в руках, словно сомневаясь, а потом развернулся и протянул ей.

– Это тебе, – просто сказал он.

Ксюша замерла. Цветы источали сырой запах утренней травы, а на лепестках серебрилась роса. Она осторожно прижала букет к груди и подняла взгляд.

– Спасибо. Такие красивые.

Он только пожал плечами и махнул рукой как-то рассеянно, будто это было дело сущего пустяка.

– Нарвал тут, побирушка, по огороду.

– Ты же сам их выращивал, – возразила Ксюша.

– Ну да, выращивал. И сам сорвал. Значит, официально побирушка.

– В них вложено твое время, – напомнила девушка, с нежностью касаясь бутонов.

– И между прочим, моя прикормка от всяких бекарасов! – перебил он с веселой важностью. – Так, пойду умоюсь.

– Там же вода ледяная!

– Самый самолет!

Ксюша уже направилась было в сторону кухни, но вдруг застыла. Артем уверенным движением, хлопнул себя по коленям и зашагал к умывальнику. В этих давно растянутых семейниках, которые лихо болтались на бедрах, и изрядно поношенных галошах.

Распутин остановился возле рукомойника и открыл кран. Вода с шипением вырвалась наружу, и в тот же миг Артем надрывно охнул. Видимо, совсем ледяная. Но, вместо того чтобы испугаться, резким движением подставил руки и умыл лицо. Потом вздрогнул, еще раз вскрикнул и плеснул себе на шею, будто проверял самого себя на прочность. Выпрямившись, отряхнул руки, провел ладонями по скулам. И вдруг широко и беззаботно улыбнулся.