Я простояла перед зеркалом часа два. Не знаю, как так вышло. Мне лишь хотелось зайти в уборную умыть лицо, но вдруг заметила свое отражение и замерла в ступоре.

Неужели до падения я так редко смотрела в зеркало? Или мне непривычно видеть себя в таком ужасном состоянии? Скорей всего, это освещение придавало моему лицу серый оттенок, а сухие губы являлись последствием холодной ночи.

Я коснулась своих светлых волос, они были неряшливые и грязные. Расческу так и не нашла, поэтому просто собрала в слабый хвост, но потом поругала себя за это и слишком резко распустила их, недовольно хмыкнув.

Не уверена, что в душевой лилась чистая вода, но выбора не было. Пока я мыла голову, сама этого не контролируя, очень часто открывала глаза и осматривалась. Время от времени казалось, будто кто-то стоит за моей спиной, несмотря на то, что я помнила о запертой двери.

Я надела на себя ту самую огромную ночнушку. На мне она походила на платье, поэтому в ней не стыдно было и на улице прогуляться. В левый карман вложила вчерашнее письмо, а в правый фотографию меня с братом, которая только что была вытащена из рамки. Мой маленький мир на данный момент состоял из собственной комнаты, к которой была присоединена своя крошечная ванная. Наружу я сегодня так и не выходила, а все часы сидела на кровати в позе йоги и все обдумывала. Решила мыслить логически. Сопоставить воспоминания с фактами и реальность с уликами.

Будучи богатой, я видела только маму, сейчас же передо мной появился возможный отец. Может быть, оба родителя – мои? Но по какой причине везде я вижу их без друг друга? Почему же в воспоминаниях не было Луиса? Я могла бы предположить, что все живут отдельно, но Павло ведь признался, что мама всегда в командировках, у них не так много денег. Они обанкротились? Как лишились того богатства? Неужели, из-за статьи члена семьи Джонсонов? Это невозможно. Почему переехали в другую страну? Почему Павло соврал насчет путешествий? Они с сыном что-то скрывают, я в этом уверена. Многое все же не сходится. Все эти детали с именами, солнечными очками, платьями, фотографией из Парижа, предостережениями той рыжей модели, письмом от знакомого незнакомца. Еще и этот скейтборд, будь он проклят.

Больше всего меня волнует взгляд той медсестры, который я так хорошо запомнила. Она встретила меня в коридоре и так испугалась, посмотрев на инициалы моего имени, будто призрака увидела. Она ведь давно работает в больнице. Зачем так бояться появления очередной пациентки, хрупкой слабой девушки? Мелани тоже что-то знает, то, что все так пытаются от меня скрыть.

В любом случае, мне нужно быть осторожной.

В дверь стучались несколько раз, но я не открывала. Каждый раз слышала громкое шарканье и понимала, что это был Павло, но мне не хотелось беседовать с ним. В воздухе висела гробовая тишина. Никто ни с кем не разговаривал, будто все ждали или, наоборот, опасались чего-то.

– Джесс? – ближе к вечеру я наконец-то услышала чей-то голос. Это был Луис. – Пустишь меня?

Что-то во мне снова зашевелилось. Я отворила дверь и очень медленно распахнула ее, наблюдая за тем, как в поле зрения появляется его ухо, потом один глаз, а затем все остальное. Мальчик вплыл внутрь с надутой губой, капризно мотая головой.

– Почему ты избегаешь меня? Ты на меня из-за чего-то обижена? Я не хочу быть один.

Он произносил это с такой обидой, ходя из стороны в сторону, что на долю секунды мне даже стало стыдно, а внутри вдруг екнуло.

– Вот тут очень больно, когда ты со мной так поступаешь. – Луис указал пальцем на себя в том месте, где должно находиться его сердце, и облокотился об мой шкаф, продолжая недовольно шевелить своей нижней челюстью. Такой маленький мальчишка, говорящий такие серьезные вещи.