Хранит река.
Кусочки золота, корону Африки,
Роняет ночь в пергаментную зыбь ту
С вулканов мертвых пирамид,
Когда платить за кровь приходит очередь…
И между лотосами вспыхивают шарфики
Младенцев, ждущих новой дочери
Тирана, строящего новый горб Египту…
И ночь шумит.
Рычит пустынями, сверлит голодным коршуном
Живот пылающей вселенной,
Тысячелетия беременной…
И, наливая рис,
Там на лугу, луною кошенном,
С нагими Клеопатрой и Еленой
В цилиндре Бонапарта, в коже демона,
Гуляет Озирис.
И черною коровой в лунных крапинах,
С рассветом рыжим под сосцами,
Пасется в линиях заплаканных
Изида у двенадцатых ворот…
И тайну ночь жует звездами,
Как жвачку синяя верблюдица.
И то, что было, то, что сбудется,
Векам не выдает.
«Плясуньей-скрипкой я влеком…»
Плясуньей-скрипкой я влеком.
То к уху плечиком приляжет,
То чайкою взлетит над пляжем,
То прямо в сердце каблучком.
А он, – то сгорбится неловко,
То гордо выпрямится вдруг.
И черным бархатом толстовка
Бушующий смиряет дух.
Как нить запрыгал дождевая
Наканифоленный смычок
И, губы лилий раскрывая,
Он с дрожью счастия течет.
И весь бледнея, как на дыбе,
И боль вытягивая в свист
И в плач – любовь тончайшей зыби,
Он сам над струнами повис.
«Висячей башней Вавилона…»
Висячей башней Вавилона,
В цепях столетий ты встаешь.
На ложах страсти воспаленной
Фонтаном брызжут плоть и ложь.
На ложах царств, хмельных и гневных,
Встаешь ты башней роковой.
И дикий жрец, и царь, и евнух
В тебя вливают кубок свой.
И ты смолой кипящей полон.
И человечество, как рожь.
И Вавилонской башней пола
Ты, мира крепкий пол, встаешь.
Тебя в лазурь, в святую мякоть,
Хотел, как в самку, двинуть мир, —
И ты мечом заставил звякать,
И языками, и костьми.
И уж ничто в веках не может
Лихую силу побороть.
И мир в грядущее на ложе
Кипящая толкает плоть.
«Скользит в ногах всё ненавистней…»
Скользит в ногах всё ненавистней
Пути неведомого вьюн.
В ладони листьев ветер свистнет
И крикнет мне, чтоб снова юн.
И я пойду за ним, за шалым,
За ветром беспощадным я,
Чтоб звездной радостью дышала
Душа вечерняя моя.
Ее до песни искалечит
Луны янтарной черепок.
И мир звезды, что был далече,
Мне станет ближе на часок.
И я услышу и увижу
Что не слыхал и не видал…
И революция Парижу
Устроит ревности скандал.
«В трепещущих звездных очах…»
В трепещущих звездных очах
Я сердце купал вечерами.
И день угасал, как очаг,
И золото стыло на раме.
Молчал у окна я и ждал.
Тобой я горел одиноко.
И вместе любовь и вражда
Взглянули из вспыхнувших окон.
И поездом черным толпа
По рельсам катилась панелей.
А я свое сердце купал,
И звезды о сердце звенели.
«В студеных бешеных закатах…»
В студеных бешеных закатах
Я сердца челн не сберегал.
Поныне снятся плеч покатых
Все в пене кружев берега.
И вновь зовут, зовут туда же,
Где без крушения не плыть.
И сердце кровью густо мажет
Любви серебряную нить.
И я опять, как встарь, послушен
И в зыбь опасную плыву.
Но бьются звезды что-то глуше
И чаще падают в траву.
«Звезды сердце обхохочут…»
Звезды сердце обхохочут,
Слягу раненый в кровать.
Так борцы столетий… Все мы
И сейчас не таковы ль?
Взвейся, черный дым поэмы,
Гнись, могильников ковыль…
«Тебе безмолвному и злому…»
Тебе безмолвному и злому,
Огня пера чернильный дым.
Колеса растерявший омут,
Не мною первым ты любим.
Над крыльями ночей глумясь,
Дни зорь натягивали шины.
Убито водяное мясо
Зеленой бронзой тишины.
В ущельях розовых, в мозгу лишь,
Где сера, фосфор и мечты, —
Огонь водою караулишь,
Чертями слова пляшешь ты.
«Закат, и дыханье свободней…»
Закат, и дыханье свободней,
И вечер из синей волны
На удочке тоненькой поднял
Упругую рыбку луны.
И в синюю душу стучится
Прохладным крылом ветерок.
И страсть завывает волчицей,