– А пиццу ты тоже можешь есть бесплатно сколько влезет?

– В основном да.

– Это же моя мечта. Ты живешь в моей мечте, Сэм! Разреши мне тоже там побывать. Как называется пиццерия? Может, я туда уже заглядывала.

– «Дон и Бон: домашняя пицца, как в Нью-Йорке». Дон – имя моего дедушки, а Бон – бабушки. Смешно звучат, да? Будто «динь-дон». Но для корейцев это обычные имена. Как для американцев Джек и Джилл. Ресторан находится на бульваре Уилшир в Коритауне.

– Что такое Коритаун?

– Леди, а вы вообще из Лос-Анджелеса, а? Коритаун значит Корея-таун. С луны ты, что ли, свалилась? Все знают, что такое Коритаун.

– А я знаю, что такое Корея-таун. Ни разу не слышала, чтобы его называли Коритауном.

– А ты где живешь?

– На Равнинах.

– Где-где?

– В равнинной части Беверли-Хиллз, то есть не на холмах. Оттуда рукой подать до Коритауна. Ну что, съел? Ты же и понятия не имел, что такое Равнины, да? Люди в Лос-Анджелесе знают только те места, в которых живут сами.

– Полагаю, ты права.

Весь остаток дня Сэм и Сэди отстреливали электронных уток и болтали без умолку.

– И за что мы их так? – внезапно спросила Сэди. – Они же нам ничего плохого не сделали.

– Возможно, наши виртуальные образы нуждаются в виртуальной пище. И без виртуальных уток наши виртуальные «я» умрут с голоду.

– И все равно мне их жалко.

– Тебе всех жалко. Даже гумб.

– Да, жалко. А еще мне жалко бизонов из «Тропы Орегона».

– Почему?

В это мгновение дверь распахнулась и в комнату заглянула мама Сэди.

– Алиса хочет перекинуться с тобой словечком, – заговорщически сообщила она. На их тайном языке это означало, что Алиса простила сестренку и больше не сердится.

– В следующий раз тебе скажу, – пообещала Сэди мальчику, не уверенная, а будет ли этот следующий раз.

– До встречи, – кивнул он.

– Кто твой маленький приятель? – спросила Шарин, выходя с дочерью в коридор.

– Просто мальчик, – пожала плечами Сэди и оглянулась на Сэма, с головой ушедшего в игру. – Он милый.

В приемном покое им снова повстречался медбрат, и Сэди поблагодарила его за разрешение побыть в игровой комнате. Медбрат широко улыбнулся Шарин – не так часто в наши дни встречаются воспитанные дети.

– В ней, как я и сказал, никого не было?

– Нет, там был мальчик. Сэм… – Сэди запнулась, так как не знала фамилии Сэма.

– Там был Сэм? – несказанно удивился медбрат.

Сэди испугалась: не нарушила ли она случайно какие-нибудь неписаные больничные правила, запрещавшие находиться в одной игровой комнате с больным ребенком. С тех пор как у Алисы обнаружили рак, эти правила только множились.

– Да, – жалобно пискнула Сэди. – Мы болтали и играли в «Нинтендо». Мне кажется, я нисколько ему не мешала.

– Сэм? – уточнил медбрат. – С курчавой головой и в очках. Этот Сэм?

Сэди кивнула.

– Мне надо поговорить с твоей мамой.

Шарин отослала дочку к Алисе. На душе у Сэди заскребли кошки.

– Похоже, я влипла, – произнесла она, входя в палату.

– И что ты отчебучила на сей раз? – хмыкнула сестра.

Сэди повинилась в своем возможном проступке.

– Они же сами разрешили тебе поиграть в этой комнате, – рассудительно произнесла Алиса, – значит, ты не сделала ничего плохого.

Сэди присела на кровать, и Алиса принялась заплетать ей косы.

– Я более чем уверена, что медбрат хотел поговорить с мамой не о тебе, а обо мне. Ты его знаешь?

– Нет, сегодня впервые увидела, – покачала головой Сэди.

– Тогда не переживай, малышка. Когда взаправду влипнешь в какую-нибудь переделку, заливайся горючими слезами и тверди, что у твоей сестры рак.

– Прости меня за берет.

– Какой берет? Ах тот. Это ты меня прости. Не знаю, что на меня нашло.

– Наверное, лейкемия? – усмехнулась Сэди.