– Это гораздо честнее, чем то, как другие, так называемые, боги обошлись бы с тобой, Джоанна, – мягко произнёс он, словно успокаивая испуганного зверька. Он оставался неподвижным, всё так же удобно восседая в своём роскошном, вычурном кресле, словно на троне, вылепленном из костей его поверженных врагов. – Выпей со мной, Джо. Твой путь был невероятно сложным и нелёгким. – Он нежно протянул ей свой драгоценный кубок с вином. Раны на его руках, словно оставшиеся от когтей дикого зверя, казалось, никогда не заживали – вечная гангрена, наказание за его чудовищную ненасытность. Девушка ожидала почувствовать лишь укол острой боли в своей измученной груди, но неожиданно внутри неё, словно языки пламени, разгорался настоящий пожар.
Ярость Иварта была невероятно заразительна – она наполнила её лёгкие с первым же тяжёлым, мучительным вдохом.
Или же она оказалась просто безмерно утомлена от своей роли покорной марионетки, жаждущей свободы, как когда-то запертая в стенах Ордена маленькая девочка, которая больше всего на свете мечтала увидеть огромный, необъятный мир. Мир вне этих бесконечных, бескрайних океанов, а не только на тусклых, пожелтевших страницах старинных книг, так и не дающих ответа на все вопросы.
– Ты всегда, без исключения, действовала строго по моему сценарию, – произнёс Иварт с наслаждением, словно смакуя каждое слово, произнося её имя, как самое изысканное вино. Её присутствие, словно невидимый яд, медленно отравляло его душу и опьяняло эйфорией скорой, неизбежной победы. – Но я не стану лицемерить и говорить о каком-то там высоком предназначении и долге.
Джо, обессилев, опустилась перед ним на колени, совершенно не ощущая кончиков своих пальцев. Она с такой силой сжимала драгоценный, инкрустированный камнями кубок, что тонкий, но прочный металл начал неминуемо гнуться, а дорогое вино, словно проливая слёзы, бесследно расплёскивалось по дорогому, выложенному мрамором полу. И этого она, к своему ужасу, тоже совершенно не замечала.
– Чего ты хочешь от меня в этот раз? – тихо, но твёрдо спросила она, поднимая усталый взгляд на лорда Хаоса.
Он, словно игривый кот, наклонился к ней, почти касаясь её лица, едва заметно проводя кончиками тонких, изящных пальцев по её холодным скулам. Она почувствовала, как старые, забытые нити, словно ржавые цепи, вновь начали натягиваться, готовясь затянуть её в свои смертельные объятия. Но кто теперь тянет за эти нити? Безжалостные, бесчувственные боги, или же тот, кому она теперь вынуждена служить?
– Я никогда, ни с кем, не желал делить своё безграничное могущество, – произнёс он, и его слова, словно змеиный шёпот, окутали её, заставляя кровь стынуть в жилах.
Он, не отрывая от неё завораживающего взгляда, окутывал её своим горячим дыханием, затягивая петлю всё туже, каждым своим взглядом. Снова и снова, словно опытный дрессировщик, связывая её этими невидимыми, но прочными нитями, словно крепким лассо вокруг её хрупкой шеи.
– Я желаю ровно того же, что и ты, Джоанна, – ответил Иварт, и его глаза, словно оценивая её, скользнули по её лицу, словно по лицу прекрасного, но смертельно опасного божества, одновременно сокрушительного и идеально прекрасного. – Дай нам свободу.
***
Иварт, вопреки расхожему мнению, отнюдь не был олицетворением всепоглощающего хаоса. Он по-прежнему оставался тем самым самодовольным, избалованным мальчишкой, который с маниакальной настойчивостью пытался открыть древний ящик Пандоры, отчаянно стремясь поглотить первобытный, неукротимый хаос, который, как он твёрдо верил, принадлежал ему по праву рождения. Ради достижения этой заветной цели он был готов пойти на всё, даже на то, чтобы хладнокровно погубить свою родную сестру – Ивэлль, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Он, словно в деталях, до сих пор отчётливо помнил тот роковой день, когда его родители, разочаровавшись в нём, отвернулись, вычеркнув его из своей жизни: для них семья всегда была гораздо важнее власти и силы. Семья, по их мнению, и была истинной, неиссякаемой силой. Но он, словно одержимый, оставался лишь наивным, эгоистичным мальчишкой, жаждущим заполучить высшую, непостижимую мощь, и эта пагубная страсть отравила его изнутри, сделав чудовищем.