Его лицо, словно маска, исказилось в злобной гримасе. Он, словно зверь, резко вскочил со своего трона и быстрым шагом, нагоняя её, подскочил к Нигме, грубо схватил её за хрупкую шею и, не церемонясь, с силой припечатал её головой к холодному полу.

– Ты мерзкая тварь, Нигма, – прорычал он, словно задыхаясь от ярости. – Ты никому не нужная, презренная ведьма, которую я пригрел из жалости.

– Как и ты сам, – прошептала она, находясь всего в сантиметре от его искажённых злобой губ, словно не боясь его.

Он, словно опомнившись, резко выпустил её шею из своей хватки, отвернулся, словно испытывая отвращение к себе, и машинально поправил дорогие кольца на своих тонких пальцах.

– Я всё равно доберусь до неё, чего бы мне это ни стоило. Клянусь, даже если мне придётся снова её убить, чтобы достичь своей цели, – говорил он, медленно успокаиваясь и выравнивая тон своего голоса. – Я всё равно доберусь до хаоса, и ты поможешь мне в этом.

– Ты хоть понимаешь, где его следует искать, безумец? – прошипела Нигма, поднимаясь с пола.

– Узнаешь позже, – туманно ответил он, словно играя с ней.

                   ***

Она должна чувствовать отвращение к нему. Яростной злобы, терзавшей её на протяжении всего вынужденного изгнания, для Иварта недостаточно – он привык к этому. Выросший в презрении, он даже не заметит её ненависти, лишь усмехнётся. В отличие от неё, Нигмы, которую он, словно рентген, видит насквозь, безжалостно разрезая её искусно надетую актёрскую маску, как перезрелый фрукт, чья тонкая кожура лопается от самого лёгкого прикосновения. Как тот острый нож, которым она угрожала перерезать глотку ненавистному, проклятому принцу. Когда-то ненавистному? Или по-прежнему ненавистному? Нигма, к своему удивлению, и сама не знала ответа на этот вопрос. Впервые за долгое время она дышала полной грудью свежим воздухом свободы, оказавшись в Тёмных Топях. Почувствовал ли эту долгожданную перемену Иварт? Где тот робкий, испуганный тряпкозад и мальчишка, которым он когда-то был? Ответ обжигал. Он, к сожалению, остался на самом дне, вместе с её страданиями и болью. Её не было рядом всего лишь месяц, а Иварт всё ещё не смог освободиться от сковывающего оцепенения, вызванного её властью над ним.

– Ты получала мои письма, Нигма? – небрежно спросил он, и в его голосе вновь послышались насмешливые нотки. Конечно, он, как всегда, продолжал жестоко издеваться над ней, играя с её чувствами. И острое лезвие из закалённой стали, спрятанное в её рукаве, вдруг перестало казаться такой уж плохой и бредовой идеей. Она в порыве ярости пыталась убить одного высокопоставленного, проклятого принца, так почему бы ей теперь не отыграться по полной программе на этом самодовольном короле?

– Ты смеёшься надо мной, Иварт? – не выдержав, прошипела она, и в её голосе вдруг явственно зазвучала неприкрытая боль. Весь тщательно созданный ею образ холодной, неприступной, страдающей девицы в мгновение ока спал с неё, словно старая, никому не нужная одежда. Надо, к её сожалению, признать, что, сколько бы Нигма ни умела лгать, она никогда не сможет сыграть столь искусно и правдоподобно, как лицемерный Иварт. И, конечно же, он, гад, смеялся в ответ. Развалившись в вальяжной позе на роскошном диване, сверкающем показной роскошью, полный сознания своей безнаказанности и бессмертия, он был истинным королём Хаоса.

– Конечно, моя дорогая Нигма, моё милое, но такое надоедливое наказание, – произнёс он резче, и его до этого беззаботный смех, словно внезапно запнувшись, застрял у него в горле. Он, помрачнев, с трудом поднялся с дивана, и в его взгляде вспыхнула злоба. – Конечно, я усердно отправлял письма в твой нелепый, проклятый смертный мир, исключительно для того, чтобы сейчас вдоволь посмеяться над тобой.