– Ты и сейчас уже мстишь мне, разве нет? – тихо спросил он, глядя ей прямо в глаза, полные ненависти и отчаяния.

На её лице, словно трещина на льду, появилась нервная, неестественная улыбка, искажающая её прекрасные черты. Она, не отрывая от него взгляда, медленно подняла руку, словно собираясь прикоснуться к нему, но её тонкие пальцы застыли в нескольких миллиметрах от его щеки, словно столкнувшись с невидимой преградой. И смотрела на него с таким отвращением, словно любое прикосновение может оказаться смертельным, словно его кожа покрыта ядовитым слоем, угрожающим ей невыносимыми страданиями.

– Пока я мщу только себе, – произнесла она так тихо, что он едва расслышал её слова. Затем, словно опомнившись, резко выдернула руку из его ладони. – А теперь, если ты меня не испытываешь, оставь меня одну. Если ты не хочешь снова услышать мои лекции о моём единственном живом родственнике, которого ты у меня отнял. Он, словно завороженный, почти потянулся к ней, словно не в силах противиться неведомой силе. Почти поцеловал её в манящие губы, почти нежно обнял, стараясь согреть её своим теплом. Почти умолял забыть всё, разлюбить, и перестать причинять себе эту невыносимую боль, непрестанно наказывать себя за свои чувства.

Но, в конце концов, не сделал ничего. Просто медленно развернулся на каблуках, бросил на неё печальный взгляд через плечо и, по какой-то совершенно необъяснимой причине, словно повинуясь тайному приказу, безропотно послушался её, покинув её покои. Сегодня, к его великому удивлению, он оказался не единственным, кто отдаёт приказы.

В ней, как ни странно, оказалось гораздо больше истинного царственного величия, чем она сама предполагала. И он, словно прозрев, похоже, сильно недооценил её, приняв за слабую и безвольную игрушку в своих руках.

***

– Ты трахаешь её? – тихо, почти шёпотом спросила Джоанна, нарушая тягостное молчание. Она сидела перед тарелкой, наполненной изысканными блюдами, но совершенно не притрагивалась к ней, понимая, что через какое-то время её наверняка вывернет наизнанку от отвращения.

Иварт, удивлённый её вопросом, едва не подавился вином, закашлялся и, с трудом переведя дыхание, снова принялся за еду, как ни в чём не бывало. Он не удостоил Джо ни единым взглядом с самого утра, словно она была невидимкой.

– К чему этот вопрос? – лениво произнёс он.

– Просто отвечай, – потребовала она, и в её голосе прозвучали стальные нотки.

– Конечно, – раздался надменный голос Нигмы, и звук её быстрых, уверенных шагов, словно барабанная дробь, чётко отдавался по полу, создавая тревожное эхо в просторной комнате. – Ты действительно чему-то удивляешься, наивная? Он делает то же самое и с тобой, – добавила она, вальяжно усаживаясь за стол и бросая на Джо презрительный взгляд.

Мужчина лишь громко хмыкнул, закатив глаза.

– Скоро вы тут устроите настоящую драку за титул главной любовницы, – небрежно бросил он, внося в гнетущую атмосферу немного лёгкого фарса, хотя в его глазах всё равно сквозила явная усталость.

– Порой, у меня складывается впечатление, что эта ведьма выцарапает мне глаза и добавит их в тот самый отвратительный суп. И подаст в качестве угощения. – Презрительно указала Джоанна, стараясь не выглядеть глупо и жалко в этой нелепой ситуации.

Ей безумно хотелось сжаться в комок, забиться в самый тёмный угол и разрыдаться, словно маленькому ребёнку, вспоминая те мучительные чувства омерзения, парализующего страха и липкого, леденящего ужаса, которые она испытывала. Кроме того, её переполняло внезапно нахлынувшее желание в ярости разорвать Нигму, с её лицемерным высокомерием и напускным благочестием, на мелкие, ничего не значащие куски, словно старую, никому не нужную тряпку. Джо отчаянно не могла терпеть её показное лицемерие, её самодовольное превосходство, которое так фальшиво и неестественно вязалось с тем, что скрывалось под этой красивой, тщательно скрываемой маской. Ей вдруг стало ясно, что это отнюдь не просто банальная ненависть к ней – это, скорее, бурный протест против всего того, что она собой олицетворяла, против всепоглощающего зла, которое, словно ядовитый плющ, методично расползалось вокруг, отравляя всё живое.