– Но мне не в чем признаваться, господин следователь! – прервала она Хабекера. – Поймите, не в чем!

– Не спешите, – сказал Хабекер. – Послушайте, с вами разговаривают серьезно. Очень серьезно! Либо мы находим общий язык, либо… Молчите! Текст, который вы прочли, – телеграмма из Москвы. Она была послана брюссельскому резиденту русской разведки, который посетил вас и вашего приятеля Крамера в ноябре сорок первого года.

– Но я…

– Молчите! Вы получили от «Аргуса» ряд конкретных указаний и рацию. Все это для нас бесспорно. «Аргус» сам во всем признался, не беспокойтесь. И сейчас меня интересует очень немногое. А именно: какие указания вы получили, откуда черпали информацию военного и политического характера, а также где находится ваша рация? Будьте любезны ответить на эти вопросы.

От волнения она побледнела, но сузила глаза в усмешке.

– Фрейлейн Штраух, это не смешно! – с угрозой предупредил Хабекер. – Одной этой телеграммы вполне достаточно, чтобы приговорить вас к смертной казни!

Она выпрямилась.

– Господин следователь, чего вы хотите? Узнать правду?

– Да! – быстро сказал Хабекер. – Скажите правду, и вам не только сохранят жизнь!

– Дело в том, господин следователь, – медленно сказала она, – дело в том, что у меня создалось иное впечатление. Я все время говорю вам только правду. Но именно это ожесточает вас… Во всяком случае, благодарю. Теперь мне по крайней мере известно, в чем меня обвиняют. В государственной измене и шпионаже в пользу русских… Я поняла вас правильно?

– Вы поняли меня правильно.

– Спасибо. Я знаю, от чего защищаться… Вы сказали, господин следователь, что этот… «Аргус», да?… Что этот «Аргус» во всем признался? Я требую ознакомить меня с показаниями «Аргуса» и устроить очную ставку с этим человеком. Если он меня видел, если передавал мне какие-то инструкции, то должен меня опознать, не так ли?

– Вопросы задаю я! – попытался оборвать Хабекер.

– Но вы же хотите знать истину, господин следователь! И я хочу помочь вам докопаться до истины! Дайте мне показания «Аргуса», устройте очную ставку, и вы убедитесь, что этот человек лжет! Он толкает вас на ложный путь!

Она произнесла это с такой убежденностью и страстью, что Хабекер заколебался. Тем более что показаний «Аргуса» у следователя не имелось.

– Полагаю, мне удастся удовлетворить вашу просьбу в самое ближайшее время, – многозначительно сказал Хабекер. – Но если «Аргус», Лаубе и Крамер вас опознают – а уж наши побеспокоятся, чтобы эти типы не юлили! – если вас опознают, Штраух, – будет поздно! Разговаривать с вами будут иначе.

– Вам не придется разговаривать иначе, – сказала она. – Вы убедитесь, что эти люди меня не знают.

– Так! – сказал Хабекер. – Значит, телеграмма – недоразумение? И подпись «Директор» вам ничего не говорит? И никакого «Аргуса» не знали? И Генриха Лаубе никогда не видели?

– Нет!

– Любопытно! А откуда же «Директор» и «Аргус» знают вас и ваш адрес?… Или вы полагаете, что вокруг дурачки и простофили?

– Боже мой, господин следователь! Я ничего не понимаю!

– Не понимаете!.. В Москве, конечно, нет других дел, кроме беспокойства о здоровье никому не известной Инги Штраух! Вот просто так, взяли да и решили осведомиться, как поживает немецкая патриотка, национал-социалистская журналистка Инга Штраух, чей адрес прочитали в старой телефонной книге!.. Странные люди там, в Москве, а?

– Это какая-то мука!

– Мука? – неожиданно улыбнулся Хабекер. – Ну что вы, фрейлейн! Разве это мука? Вы плохо знаете еще, что такое настоящее мученье! Уверяю вас!

– Боже мой, боже мой! Как доказать вам, что я не лгу! Я никогда не видела никакого «Аргуса»! Я не встречалась с вашим Генрихом Лаубе! Проверьте! Проверьте мои слова!