Сей знак послужил сигналом для Лавгута убрать кляп изо рта Донсо.

– Это действительно ты?

– Ох… – хрипнул он, зажмурившись. – Я ли? Даже не знаю. Всё вокруг кружится так, будто я пил несколько недель не переставая. Вы не поверите, Ваше Величество, но я всё осознавал. Я обдумывал каждое моё слово, но ничего не мог сделать.

Голос Четырёхпалого был очень уставшим, как после длительной погони за хлебным воришкой через весь район Ветряных мельниц. Теперь ничего не мешало Орнийскому усадить друга на диван, пусть и не развязывая его.

– Верёвка останется на месте. Пока что.

– Я и не возражаю. Вы не можете мне доверять. По правде, я сам себе не доверяю. У меня было такое чувство, словно внутри меня что-то копошится. Я прямо мог ощутить его прикосновения под кожей. Оно искало что-то, хозяйничало, как у себя дома. Я почуял неладное уже на первом предложении, но остановиться не смог – тело отказалось подчиняться мне, а глаза буквально впитывали текст. Меня вело слово этого письма…

– А сейчас какие ощущения?

– Когда будто оно умерло. Оно не нашло то, что искало, и это его сгубило. У него воздух под кожей закончился… Я бы даже сказал – под водой. Мой король, мне неудобно просить. Но Вы… а хотя нет, не надо.

– Что ты хотел спросить? – настоял Лавгут.

– Я подумал, вы могли бы меня покормить. Но потом мне пришло в голову, вдруг я намерено подавлюсь куском и убью себя? Это слишком опасно.

– Значит, сейчас мы всё узнаем. Я умею делать приём Крайтона2. Не переживай.

– Пережую, – отшутился Донсо.

– Узнаю твоё чувство юмора, мой друг. Сиди смирно и делай всё, что я тебе скажу.

Орнийский положил хрустящее куриное крыло в подготовленную посуду. Не сводя взгляд с источника подозрений, он взял вилку и нож, сел рядом с Донсо, окутанный григорской статью – готовностью продемонстрировать решимость стальной хватки в любой момент.

– Итак, – заговорил властитель Халлендора, отделив кусочек мяса от кости. – Что бы ни случилось, мы с тобой не повернёмся к опасности спиной. И да помогут нам боги. Нам и созванной Длани Короля. Мои пятеро перстов сейчас очень далеко от стен Сангерхъема. Они даже не догадываются, жизни скольких от них зависят. Хотел бы я знать, что ждёт их во владениях Кэрниссиуса, но знать мне, увы, не положено. Только время покажет, чьё терпение будет оправдано. Поэтому, крепись, Донсо Четырёхпалый. Сиди прямо, смотри мне в глаза… и открой рот пошире. Я не позволю тебе подавиться едой. Такая смерть не достойна приближённого короля.

Изображение №2: Донсо Четырёхпалый.

Он был рождён в объятиях первых лучей солнца, первого дня и первого года великой эры Марнъ-ядос. Глубокий взор его тёмных очей пронзил его мать-землю насквозь, напитав младенца, названного Немым, живительной силой материнской крови. Он рос не по дням, а по часам, он воздвиг собственное время, не страшившееся конца и позабывшее своё начало. Его звали и будут звать Цинтропос Сион Марнъ-ядос, посланник искажённого Абсолюта.

Он избрал своей женой прекраснейшую из всех дев Райзу Марнъ-ядос, наградил её силой предков великого рода и предрёк в назначенный час дать жизнь новому ростку, кой желал достичь причащения и занять трон Конклава по праву.

Но трон оный по-прежнему принадлежит другому. И трон народа гинов, и кирианцев, и властителей далёких краёв, не знающих эту легенду. Сион придёт за ними всеми, заставит приклониться перед ним и по праву рождения первого и последнего займёт трон каждого из государств. Тех, что были, и тех, что будут. Ибо он правитель всех земель, наш посланник искажённого Абсолюта.